Максим Алёшин - Сдвиг
Внезапно я погрузился в раздумья. Было понятно, что смех Гимениуса это психологическая защита, это его кевларовый непробиваемый духовный щит от страха и депрессии в которую впасть сейчас было ой как легко. Семья… У меня отродясь не было зарегистрированной официально семьи в отличие от Писателей высших уровней, подданным четвертого и ниже статуса литературной значимости, хоть и дозволялось иметь гражданских жен, но официально регистрировать брак и детей заводить было запрещенно такое только для третьего уровня и выше. Именно поэтому деревенских жителей с такой неохотой пускали в города, там, на сельских просторах Законы Литературного быта нарушались беспардонно. И браки заключали и детей заводили, будь ты хоть вторым редактором, хоть фрилансером, или секретарем, или простым наборщиком, поговаривают, что там даже младшие библиотекари имели жен и детей. В городе такое невозможно, чуть было, не пустившись в воспоминания о своем неудачном браке, Корректор мгновенно прервал неприятные думы и переключился на другое…
А у Гимениуса настоящая семья, официально зарегистрированная добрая супруга, да малые ребятишки, аж целых два, вот волнуйся теперь что с ними, где они.
Тем временем вокруг автомобиля сконцентрировался молочного цвета густой непроглядный туман. Некоторое время мы двигались в этом плотном тумане, похожем на настоящее сгущенное молоко. Автомобиль беззвучно катился по площади. Видимость ограничивалась несколькими жалкими метрами. Молочный тягучий густой туман клубами укутывал улицы, совершенно не давая возможности рассмотреть меняющийся на глазах привычный мир. Сгустки белой клубящейся материи, как дым проплывали вокруг машины, слипаясь, сгустки образовывали еще более громоздкие облака молочного нечто. В конце концов, они полностью слиплись, и месиво белого тумана поглотило абсолютно всю видимую поверхность окружающего мира. К удивлению осталась только дорога, которая, слабо извиваясь, вела нас вглубь территории. Казалось, что дорога висела в безграничном пространстве молочного месива. А может, так оно и было, плотно задраенные окна автомобиля решительно защищали нас от творившейся вокруг молочной засады. Молча, мы наблюдали это чудное явление природы, двигаясь по дороге в белесой непроглядной пустоте. Молочная сублимация впечатляла…
— Ни зги не видно в молоке-то в этом.
— Туман так туман, всем туманам туман — задумчиво согласился Гимениус.
— Хоть глаз выколи, видимость нулевая господин капитан, ориентируемся по приборам — нарочито бравурно добавил Корректор.
Прошел час с небольшим черепашьего движения по подвешенной в молочной пустоте дороге. Пока, наконец, туман не стал постепенно рассеиваться.
Сначала стали видны боковые пороги дороги — государственные поребрики, затем пешеходные тротуары и столбы, и наконец, здания и постройки. Мы катили по незнакомой улице, с небольшой скоростью, рассматривая строения причудливой прямоугольной формы с вывесками на непонятном пока языке и необычными предметами. Не было привычных памятников буквам и словам, не было книжных киосков, не было многометровых букв из дерева, не было стальных спиц уходящих в небеса, не было ничего из прошлого известного нам мира. Строения были необычными не только по своей форме, но и по материалам — только представьте себе, похоже они были построены из камня! Не из дерева как во всем нормальном мире, а из холодного могильного камня! Как они тут живут-то в таких опасных для здоровья домах?
— Кое-где осталось как прежде, все как до Сдвига, а кое-где вот это чудо в кавычках — констатировал Гимениус, я такое уже видел. Способности и энергия Слов и алфавитов функционируют исправно, я уж проверил, странно видеть, что в таких вот новых местах как будто и нет, ни Союза Великих Писателей, ни магии литературы, ничего привычного.
Постепенно чуждая обстановка вновь сменилась родными городскими пейзажами. Показался, до боли знакомый, перекресток Луарвик Луарвика, где 14-я радиальная пересекалась с Переулком Синтаксиса, необычные каменные дома здесь уступили место традиционным деревянным небоскребам с круглыми шапками куполов на вершинах, с общественными читальнями и книжными лавками, район Публичных изданий я сразу узнал родные сердцу очертания. Слоеный пирог действительности, там так тут сяк.
— Давай вглубь заедем и уж там сориентируемся, как до квартала Энциклопедий добраться в этой перепутанице.
Гимениус молча, согласился, колесить без ориентира было бессмысленно. Мы повернули в квартал Публичных Изданий. Это один из древнейших кварталов города. Здесь на площади 777 гектаров концентрировались все мало-мальски уважаемые Издательства Белого Света. Офисы и редакции сотен публичных изданий встретили нас безмолвием и пустотой разбитых окон, зеленым мхом и густой смолообразной тьмой заполнявшей нищи и объемы строений. Бросалось в глаза отсутствие горожан и служащих, а так же словно слизала корова все памятники русскому слову и литературным героям. Не было ни Стены Договаривающихся Филологов, не было стелы Острословия, не было кубов Словесной живности, не было изваяний авторов, даже живые барельефы исчезли, район был прежним, вот только памятники культуры куда-то бесследно смылись. Район, когда-то являющийся одним из самых красивых, теперь был наполнен полуразрушенными зданиями, культурный контент сгинул, как впрочем, и главная достопримечательность творческие люди бесследно исчезли. Какая же мразь, могла такое сделать. Кое-где из окон сочилась похожая на кровь бардовая слизь, отвратительными сосисками она свешивалась из окон, дверей и балконов. Мимо нас проплывали издательства.
Минули: Справочник Вечернего Эквилибриста — помпезное иглообразное здание с пимпочкой твердого знака на вершине, вестник Пароходства — дом напоминающий палубу современного морского книжного лайнера, Летние Истории — здание в форме гипертрофированной беседки, переходящей в лабиринты кабинетов, рабочих помещений и библиотек. Кадастровый Алфавит — совершено черное круглое здание без видимых снаружи окон, но с единственной дверью на фасаде. Удмуртские Сказки — избушка с резными ставнями и голубыми наличниками, как заколдованный в великана гигантский пряничный домик. Вальпургиевы сонники — небоскреб в форме раскрытой книги, окна в этом здании были сделаны в виде букв прорезей. Казусные строчки — этот дом сам напоминал одну бесконечную уходящую вглубь района казусную строчку. Лингво-мастер сервис — сюда хаживал каждый уважающий себя корректор, тут починяли инструментарий корректуры, офис в форме сложного научного прибора со шкалами амплитуд, металлическими крючками и пружинами, вращающимися зубчатыми колесами. Домнич Амброуз — тематическое издательство, названное в честь невинно убиенного поэта Анри Домнича, на фасаде нанесена мозаика «Домнич строчащий рукопись», все те же слипшиеся грязные волосы на глазах, и порывистый жест руки державшей перчатку самописца (работа известного итальянского мозаичника Апельери). Кельтские знаковые справочники и талмуды — алое классическое здание в 88 этажей опоясанное кельтскими узорами и символами. Министерство знаков препинания — сухое некрашеное строение, сооруженное из упаковочной фанеры, государственное предприятие — бедное и пыльное. Картавый глас — треугольное пирамидальное строение с четырьмя синими куполами наклоненными к центру. Реактивы для словотворчества — издательство с доброй сотней входных дверей, ложные двери ведущие в тупики или попросту нарисованные, юмор понятный только тем, кто имел дело с этими реактивистами. Вестник актуальной словотворной целлюлозы — очень красивое серебристое здание в форме колоссальных размеров цветущего дерева неизвестной породы, корневища здания раскинулись по всей придомовой территории красивое помпезное строение. Немировские запятые и двоеточия — связанное из толстой шерстяной нитки помещение в виде большого теплого вязанного носка, поперечные цветные линии грубой вязки уводили взгляд далеко ввысь, по доброму смешное и забавное издательство, Промышленные словари — стальное отливающее серебром и золотом Г-образное строение, объемные гравировки сокращений и сносок играли на солнце бликами, затем Актуальные Словари Куртуазных маньеристов… Тысячи раз я проходил по этим местам, теперь же они стали другими, пустыми заброшенными и источающими какую-то скрытую агрессию и затаившуюся в глубине опасность. Напротив моей родной редакции «Реакция на Невидимое» мы остановились, Гимениус конечно не мог читать мои мысли, но вероятно из прежних его знаний он ведал, что это и есть моя редакция. Мы, молча, смотрели на тянущиеся по входной лестнице странные волосатые водоросли, плотным ковром они вползали в подъезд и скрывались в кромешной темноте неосвещенного пространства.
