Самсон Шляху - Надежный человек
Хотелось пригласить мать в город, но что она подумает, увидев эту лачугу, эту узенькую, жесткую кровать? Чего доброго, станет журить: дескать, стоило ли ради такой жизни бороться, голодать, пропадать в румынских тюрьмах? В то время как другие, и раньше умудрявшиеся кататься как сыр в масле, теперь точно так же поплевывают в потолок. «Вот возьми пример хотя бы с того или с этого», — скажет она. Сама мать всю жизнь проработала у хозяев…
Старушка приехала к сыну, надев самое лучшее — и чистое, что только у нее было, даже привезла ему гостинец. Они отправились прогуляться в центр города, постояли у здания института. В кинотеатре показывали «Депутат Балтики»… И погода была прекрасная, и столько людей высыпало на улицы, словно все заранее было подготовлено к приезду матери.
Шло лето сорокового года, года нашего Освобождения.
Потом он еще раз увидел ее, в июне сорок первого. На другой окраине города, где она попала под жестокую бомбежку фашистских стервятников.
Бедная старушка отмерила пешком сорок километров, едва пронеслась весть о войне.
Он проводил ее до Днестра, помог переправиться на тот берег, сам же, несмотря на то что шли они всю ночь, сразу повернул обратно.
Он вернулся в Кишинев и, проходя по улицам, над которыми стоял вой сирен, свист бомб, грохот рушившихся зданий, услышал, что его окликают по имени. Кричали откуда‑то сверху, с охваченной пламенем крыши дома. Среди людей, гасивших пожар, вызванный фашистской бомбежкой, он увидел Зигу.
— Эй, студент, выше голову! Чего понурился? Разочарован, что в Германии никак не вспыхнет революция? Она наступит, только немного позже! — кричал во весь голос Зигу. Иначе его не было бы слышно из‑за воя и свиста бомб.
Потом он спустился с крыши.
— История человечества, друже, не что иное, как история борьбы классов. Так учит старик Маркс, — с воодушевлением проговорил он, не обращая внимания на то, что по его лицу, смешиваясь с пеплом и сажей, бегут струйки пота. — Что собираешься делать дальше? Ожидаешь повестки?
— Мы с институтом эвакуируемся. Куда‑то на Урал…
— Ну что ж, если велят эвакуироваться, езжай. — Он снял с руки красную повязку, стал стряхивать с нее сажу. — В институте ты проучился всего один год, зато в другом… — и указал большим пальцем через плечо, — в другом, подпольном, прошел полный курс обучения… Разве только диплома не получил. Не хватило времени? Это точно.
— Не понимаю.
— Зато теперь получим, не сомневайся… Инженерный тоже никуда не уйдет. Два месяца, а потом…Все еще не ясно? На Урале тебя может заменить любая девчонка, а вот здесь… Оставайся, как и был, студентом, потом посмотрим… — Он не договорил, оборвал фразу на полуслове, что, кстати, случалось с ним крайне редко. — Почему молчишь? Удивляешься: что вдруг Зуграву из маляра стал… пожарником? Выше голову, «Вперед, народ! Шагай вперед!»
— «Под красным знаменем победным», — поддержал Волох.
— Видишь, как обернулись дела, — теперь он заговорил серьезным, даже чуть горьким тоном. — Наши ребята, все до одного, бросились в военкоматы проситься на фронт. Каждый хочет схватиться с врагом, сшибить эту проклятую свастику с их касок… Что же касается нас с тобой, — договорил Зигу, он же Зуграву, — то нам придется остаться.
— Только двоим? — Волох слегка опешил.
— Припомним прежние времена, — продолжал тот. — Подполье — это борьба оружием слова, в свое время, кажется, мы неплохо им владели… Почему ж только вдвоем? Организуем группу из местных жителей. Ты всегда жил скромно, незаметно, в глаза не бросался… Если ж будет нужно, направим в другое место… — Он назвал одну из крупных железнодорожных станций. — Ну, что скажешь? Укрепимся и начнем действовать на всю Молдавию… где один, где другой… Избегать открытой борьбы, но давать о себе знать…
Волох тряхнул головой, возвращаясь к реальности, и сразу же сквозь сплетение ветвей увидел Бабочку. В нескольких шагах от нее проходил высокий, стройный мужчина.
Он заметил, что Лилиана остановилась, бегло взглянув на часы. И сразу же посмотрел на свои. Ничего, у нее в распоряжении еще пять минут.
Девушка снова пошла следом за высоким мужчиной.
Волоху показалось, будто он видел этого человека, только где, когда, при каких обстоятельствах?
Нет, не может вспомнить! Ничего конкретного. Ставит в тупик подчеркнутая стройность фигуры, высокий рост — такого человека видеть ему не приходилось, это точно. А вот лицо… Лицо как будто знакомо. Без сомнения. Да, да… Вот оно что! Постой, постой…
Мужчина исчез за деревьями.
Не видно больше и Лилианы–Бабочки.
Проклятая память! Подводит в самых неожиданных случаях. Можешь годами держать в голове расположение улиц, точную картину местности, даже узор мостовой, сплетение штакетника в заборе… И лица, конечно же лица людей… Лица, лица… На одном замечаешь, как дергается бровь, на другом — нервный тик, крохотную, с булавочную головку, бородавку — на третьем…
Что только не отмечает зрительная память! И что бы делал подпольщик, если б не умел читать лица, разгадывать человека одним беглым взглядом… А тут он забыл!
Где? Когда? При каких обстоятельствах?
И снова Волох принялся шарить в потаенных уголках памяти, восстанавливая кварталы улиц, дома, лица. Лица, лица…
Бабочка ждала в коридоре. Едва увидев его, бросилась к гардеробной, обронила словечко сидевшей за загородкой женщине, мило улыбнулась, и вот он уже набрасывает на плечи белый халат. Еще секунда — получает халат и она. На этот раз полосатый, какие носят больные.
«Где только у нее нет знакомых!» — с удивлением подумал Волох.
Она провела его длинным коридором; зайдя за стеклянную дверь, они сказались на веранде, но сразу же отшатнулись назад — там кто‑то был. Тогда быстро сбежав по лестнице, оказались во дворе, окруженном высоким забором. Уходила вдаль аллея ореховых деревьев.
Она взяла его под руку, прижалась к плечу.
— Товарищ Волох, — кокетливым тоном пролепетала она на ухо, приподнимаясь на цыпочки и обдавая теплым дыханием, — какое у тебя скучное имя: Волох! Но чем это ты озабочен? Бедненький, — продолжала она, стараясь расположить его к себе, закрасться в душу всем этим сочувствием, подчеркнутым, если не притворным. — Может быть, я сделала что‑то не так с нашим немецким гос–тем?
— Все было хорошо, — заметил он.
— Тогда… Зачем так хмуриться? Быть может, не нравится моя фамильярность? Неправильно с тобой обращаюсь? Ничего не поделаешь, такою уродилась. Только… разве мы — не самые близкие люди на свете? Не одна семья?
— Просто не могу прийти в себя, — произнес он, — Подводит память… никак не могу вспомнить, где мог видеть мужчину, который только что здесь проходил?
— Кого ты имеешь в виду? Неужели Дэнуца Фурникэ?
— Ах, вот оно что… Тот тип из автобуса! — воскликнул Волох. Он опустил взгляд, и в глаза сразу же бросились стройные ноги девушки.
— А где твои великолепные туфли? Помнишь, как бежала по снегу.
— Туфли? — рассеянно переспросила она. — Черт их знает, где они!..
— Однако потом он все‑таки догнал тебя, не так ли?
— Кто догнал? — испуганно вздрогнула она. И сразу же облегченно выдохнула. — Ух, Дан… Ничего. Ты знаешь, — теперь она прижималась к нему всем телом, точно ребенок, обрадовавшийся тому, что миновали все его страхи, — у меня было ощущение, будто ты нарочно держишь меня… чтоб не убежала! Какая чепуха, господи… Прости меня. — Она задумалась, потом заговорила с прежним подъемом: — Ну конечно, это Дан, Дэнуц, студент–юрист, о котором я тебе рассказывала. Практикант из «Полиции нравов». И знаешь что? Ему наконец удалось добиться для меня свидания с Антонюком, «добровольцем», как вы его называете. Не забыл еще такого? Бедный парень, видел бы, как его избили! Подлые скоты! Дэнуц говорит, что он плюет кровью, и на этом основании хочет затеять дело, попробовать вырвать, хотя бы перевести в больницу. Он знает всякие юридические уловки… — Чувствуя, что он слушает сочувственно, она стала двигать рукой, стараясь сплести свою руку с его. — Завтра после обеда, в три часа, если не будет осечки, я смогу повидаться с ним — там, в тюрьме. Быть может, спросить его о ком‑то из наших? — с готовностью помочь спросила она. — Получить сведения о заключенных или что‑то передать им? Не думай, будто болтаю на ветер… И знай: я ничего не боюсь, ничего! Сделаю все, что потребуется.
— Я уже просил тебя… прекратить с ним отношения, — напомнил Волох. — Кажется, мы договорились об этом. Или же нет?
— Договорились, — внезапно холодным, отчужденным голосом сказала она. Рука, выскользнув из его руки, безвольно упала.
— Расскажи, — хмуро проговорил он, — только покороче, как прошла последняя встреча с учениками. Внятно и четко, вроде листовок, какие пишете…
