Джон О'Хара - Время, чтобы вспомнить все
Квартал домов с номерами от 100 до 200 на Северной Фредерик (на Южной Фредерик, улице длиной в один квартал, жилых домов вообще не было) сразу после плоского отрезка квартала, где располагался дом Чапинов, резко уходил в гору. В верхней части Северной Фредерик водителям приходилось парковать машины поперек улицы «носом» к тротуару. Преимуществом же верхней Северной Фредерик было то, что в течение довольно продолжительных зим с ее холма детишки могли съезжать на санках, но этим славились и многие другие улицы Гиббсвилля. Во всем городе не было ни одной улицы, где плоский участок тянулся бы дальше чем на квартал. Соседями Джонсона в их квартале были железнодорожный инженер, два железнодорожных пожарника, молодой хиропрактик, ветеран Гражданской войны и его незамужние племянницы, аптекарь, два продавца из магазина одежды, страховой агент, менеджер бесхозной кондитерской, официальный представитель штатского лесоводства, служащий отдела грузовых доставок пенсильванской железной дороги и сотрудник газеты. Большинство жильцов были людьми женатыми и сдавали комнаты другим жильцам, которых обычно тщательно проверяли. Комнаты сдавались только мужчинам — никогда не сдавались женщинам, — и отношения между хозяевами и жильцами были сугубо деловыми. Некоторые хозяева называли своих жильцов пансионерами, хотя еду для них никто не готовил — приготовление пищи в комнатах было запрещено, — а если жилец хотел сам себе по утрам варить кофе, это особым образом обговаривалось. Иногда пансионер, а вернее, жилец, мог неделями не видеть своего домохозяина или свою домохозяйку. Если он оставлял в передней в конверте еженедельную плату за квартиру (исключительно денежными купюрами), хозяева его не тревожили; дозволялась не более чем двухнедельная задержка с оплатой. Подтверждением тщательного отбора жильцов был «послужной список» улицы Северная Фредерик: за тридцать лет из дома было выставлено всего лишь с дюжину жильцов. На улице числилось два самоубийства, три естественные смерти, один арест за растрату казенных денег, и только девять или десять жильцов выгнали из дома за неуплату, при том что положенная в здешних домах квартирная плата была весьма скромной. Эти факты характеризовали не только квартиросъемщиков, но в ничуть не меньшей степени хозяев этих домов.
В. Карл Джонсон и его жена пока еще не взяли никаких жильцов. Должность Джонсона хорошо оплачивалась — девять тысяч долларов в год, — а так как Эми была весьма хорошенькой, особенно без очков, и ей было всего тридцать семь, Джонсонам пришлось бы проверить будущих жильцов самым что ни на есть тщательным образом. Не то что бы Эми боялась изнасилования, просто в городе Гиббсвилле, штат Пенсильвания, приличиям все еще предавалось такое серьезное значение, что жена заведующего школами должна была быть вне всяких подозрений, и потому мысли о физической близости Эми с жильцом не должны были никому даже прийти в голову. Идеальным жильцом для Джонсонов был бы, наверное, уродливый старик, но тут вставал вопрос о дочерях четы Джонсон: Карлотте было одиннадцать, Ингрид — девять, и обе были прехорошенькие, — а супруги Джонсон, опытные педагоги, были отлично осведомлены о происках старых маразматиков.
Покидая дом семьи Чапин, Эми Джонсон и не догадывалась, какой чести только что удостоилась. Пройдут дни, а то и недели, пока она по-настоящему осознает, что в городе Гиббсвилле некоторые женщины — да и мужчины — всю свою жизнь мечтали побывать в доме Чапинов, а ее пригласили в этот дом на трапезу в первый же год их проживания в Гиббсвилле. Шагая рядом с мужем, Эми взяла его под руку.
— Карл, а кто такой этот невысокий мужчина, который со всеми беседовал? Наверняка их родственник.
— Ее брат. Брат миссис Чапин, — сказал Карл Джонсон.
— А молодой человек? Это ее сын?
— Да, Джозеф Б. Чапин-младший, — сказал Карл.
— А дочь так и не спустилась вниз, или по крайней мере я ее не видела.
— Я удивился, что сама миссис Чапин спустилась вниз, — сказал Карл.
— О, она была само мужество, как мне показалось.
— Да, да.
— Там, наверное, было не меньше сотни людей, и она с каждым из них поговорила. Она даже помнила, как меня зовут.
— Не забывай: она знала почти всех, кто там собрался. Это мы были практически посторонними.
— Но в ее присутствии я не чувствовала себя посторонней. Она очень дружелюбная. И приятная.
— Особое искусство. Я это всегда говорил. Но я им, должно быть, не обладаю.
— Разве?
— В этой компании почетных носителей гроба я чувствовал себя неловко, хотя я ничуть не менее важное лицо, чем Дженкинс, Хукер или судья Уильямс. По крайней мере моя должность ничуть не менее важная. Я единственный в городе заведующий школами. Хукер не единственный здесь редактор газеты, и судья Уильямс не единственный в городе судья. И все же, когда один из них сказал мне что-то приятное, я почувствовал себя маленьким мальчиком, которого погладили по головке.
— Им следует увидеть тебя в компании учителей.
— Знаешь что? Большинство из них в компании учителей будут выглядеть не менее важными. Скажем, этот Дональдсон. Ты когда-нибудь о нем слышала? Нет, и я никогда не слышал. Но не знаю, обратила ли ты внимание на губернатора. Когда Дональдсон говорил, губернатор ловил каждое его слово. Стоит такой группе собраться вместе, как им достаточно одного взгляда, чтобы понять, кто принадлежит к их компании, а кто нет. Может, они никогда друг друга раньше не видели и понятия не имеют, кто из них чем занимается, но есть некий американский тип, или, возможно, пятьдесят таких американских типов, — это люди, в чьих руках власть.
— У тебя она тоже есть. Только иного рода.
— Она совершенно иного рода, и я, черт побери, рад, что мне не надо руководить никем из этих людей. Они бы меня просто послали к черту. И я бы пошел.
— Под иного рода властью я подразумевала то, что люди подобного сорта признают твои способности именно в твоей сфере. Речь не идет о том, можешь ты ими командовать или нет.
— Ах, ты об этом. Да, в своей области я, конечно, разбираюсь отлично.
— Это все, что от тебя требуется. Если бы губернатор ринулся через всю комнату зажечь тебе сигарету — как он ринулся к этому хромому человеку, — ты бы не почувствовал себя приятнее или важнее. Ты отвечаешь за образование трех тысяч детей и распоряжаешься бюджетом, в котором на одну только зарплату учителей идет почти полмиллиона долларов.
— Ты не поверишь, милая моя, но от твоих слов я не чувствую себя более значительным. Я чувствую себя менее значительным. Я не отвечаю за образование трех тысяч детей, и ты это знаешь лучше кого бы то ни было. Что же касается моего бюджета, то в гостиной Чапиных сейчас были люди, чье состояние — личное состояние — ничуть не меньше всех денег, отпущенных мне на зарплату учителям. Так что, милая моя, успокойся. Я просто сержусь на себя за то, что согласился нести гроб человека, с которым едва был знаком. Я не люблю, когда меня используют.
— Но они не приглашали тебя, Вальдемар. Они сочли старика Чапина важным человеком и потому пригласили заведующего школами. Так чем ты недоволен? Тебя ведь точно так же раздражает, когда подобного сорта люди школьную систему игнорируют.
Они подошли к парадной двери своего дома.
— Так и есть, забыл ключ в кармане другого костюма, — сказал Карл.
— У меня есть свой, — отозвалась Эми.
Она достала из сумочки ключ и протянула его мужу; он открыл дверь и пропустил ее вперед. Карл закрыл дверь и, положив руку ей на ягодицу, сжал ее.
— Прекрати это! — воскликнула Эми.
— Ты думала, тебе это сойдет с рук? Называть меня Вольдемаром!
Она улыбнулась.
— А я думала, заметишь ты или нет?
— Я тебя предупреждаю: если ты еще хоть раз назовешь меня Вальдемаром, я тебе такое задам… прямо на главной улице.
— Задашь и пожалеешь, — сказала она. — Интересно, сколько мы здесь продержимся, если ты себе такое позволишь.
— «Так почему вы уехали из города Гиббсвилля, штат Пенсильвания?» — «Видите ли, я шел по главной улице, а моя жена назвала меня моим настоящим именем, и тогда я в отместку схватил ее за ягодицы. У нее такая миленькая маленькая попка, только теперь она уже не такая маленькая».
— Ладно, ладно. Хочешь чашку кофе с сахарином?
— Хочу Только сначала я поднимусь наверх и переоденусь. Знаешь, почему заведующим школами платят больше? Потому что они должны все время ходить в костюмах, а учителя могут ходить в обычных брюках и пиджаках.
— И смени галстук, — сказала Эми.
— Я спущусь через минуту, — сказал Карл.
— Черные галстуки напоминают о похоронах.
Эми Джонсон поставила на плиту чайник, отнесла на место пальто и шляпу и достала чашки, блюдца, ложки, молоко и сахарин. Карл появился в кухне, как раз когда закипела вода в чайнике. В руках он держал пиджак и жилет, которые повесил на спинку кухонного стула.
