Григорий Терещенко - Горячее лето
Татьяну одолевала тоска. Она обошла фойе, заглянула в комнаты, но нигде Светланы и Венеры не нашла. «Наверное, с вертолетчиками сбежали с новогоднего бала». Ей стало так тяжело на душе, что она отошла к окну, стала делать маленькую отдушину в изморози стекла, И тут же опомнилась: «Я еще, чего доброго, расплачусь и испорчу свои ресницы! А, черт с ними, с ресницами! Кто на них смотрит! Девчата, и те меня оставили».
И вдруг увидела Жанну. Она стояла и смотрела на танцующих. «Ага, и ты одна. Значит, не вернулся Алексей. И отца, наверное, еще нет. Что-то случилось. А тоска такая, хоть домой беги».
Ей даже казалось, что все смотрят на нее и думают: почему-то одна пришла на новогодний бал… Может, ее знакомый где-то задержался…
А Дворец культуры гудел, словно растревоженный улей. Пары кружились в звуках вальса.
Большинство молодежь. Из пожилых, кого знала Татьяна, были Вербин с женой и токарь Ручинский. Их Татьяна обходила и боялась, что они подойдут именно сейчас. На лицах у всех радость, веселье. Федора окружили парни со всех сторон, видно, рассказывал анекдоты. Он стоял высокий, могучий, как дуб. Сегодня без аккордеона. Обычно на новогодних балах он не расставался с ним.
Многие уже были под хмельком. Пока отдыхал эстрадный оркестр, местные начинающие поэты читали свои стихи.
Татьяна снова посмотрела в оттаину на стекле: метель утихает.
Кто-то подошел к ней, легонько тронул за плечо. Она оглянулась. Ручинский!
— С Новым годом, Татьяна Ивановна!
— И вас, Николай Тимофеевич! — выдавила улыбку.
— Вы что одна скучаете?
— Да вот подружки отлучились.
— А я, знаете, случайно сюда попал. Собирался в село. Там жена у своих родителей гостюет. А тут пурга навалилась, автобусы не пошли, так я сюда. Думаю: чего дома одному сидеть? С людьми всегда веселей.
У Ручинского жена из села. Поехал ферму механизировать (тогда они делали кормозапарники и транспортеры для подачи кормов) и через две недели девушку привез.
Рита сразу же после восьми классов пошла телятницей. Работа ей нравилась. Как приятно напрямик через поле ходить ранним утром на ферму. Только отрывалось от земли огненное солнце, и все огромное небо становилось розовым. И тишина вокруг. Прямые, как натянутые нити, ряды сахарной свеклы бегут вдоль дороги, обрываясь у фермы. Там резвые телята выпрашивали ласки и пищи, тыкались ей в ладони влажными носами, приветливо мычали. За телятами ухаживать — как за малыми детьми. Заведующий фермой хвалил Риту за старание, обещал отправить на курсы в город. И женихи сватались неплохие — знатный механизатор и агроном из соседнего села. Всем отказ: молода еще. А Ручинский подобрал ключики к сердцу молодой девушки и привез ее в Зеленогорск. Теперь она на заводе крановщицей работает. Ее и сейчас, а особенно летом, тянет в село к матери и отцу, трехоконному белому домику с голубым палисадником, огороду, где вьется виноград и покачивают головами желтые подсолнухи.
Ручинский, можно сказать, учитель Татьяны. К нему после десятого класса она попала ученицей. И очень гордилась этим. Думала, не возьмет. Его и так часто отрывали от работы. Уж очень привлекательная для журналистов фигура: виртуозный токарь и фрезеровщик, член завкома, наставник молодежи — и все это в тридцать пять лет.
Кто много делает, того и нагружают. Так и с Ручинким. Вот уже второй год, как его избирают секретарем цеховой партийной организации.
Что ни гость в цехе — непременно к Ручинскому. А ведь разговоры идут — станок молчит. Иногда посетителям он отвечает языком жестов: дескать, работы невпроворот, давайте после смены.
Первый рабочий день она никогда не забудет. После залитого солнцем заводского двора в цехе показалось темновато.
— Берегись!
Совсем низко над головой, предупреждающе зазвенев, надвинулся мостовой кран с какими-то болванками. Татьяна посторонилась, неуверенно сделала несколько шагов, с любопытством огляделась, пытаясь угадать, какой ей станок сейчас вручат. Вербин долго не раздумывал, куда поставить дочь начальника экспериментального цеха. Ясное дело, к Ручинскому. Хотя Стрижов о дочери не просил. Свой станок Ручинский уступил гостье и теперь разрывался между двумя фрезерными. Федору он показывал свои приемы, а текущего задания с него никто не снимал. В общем, Татьяне повезло: в первый же день у нее появились станок и замечательный учитель. Было у кого учиться. Ручинский за неделю ввел новенькую в курс дела, и Татьяна стала работать вполне самостоятельно, но наставничество на этом не закончилось. Конечно, у слесарей-сборщиков, скажем, есть бригадная ответственность, бригадная взаимопомощь. Токари в цехе — каждый сам по себе, поэтому просто невыгодно быть наставником и терять время на обучение в ущерб своему личному плану и заработку. Но Ручинский не из таких. Он то и дело подходил к станку:
— Ну, как дела?
— Вроде получается…
И здесь, на новогоднем балу, Ручинский пришел к ней на помощь. Может, он давно приметил ее одну. А может, просто вот сейчас увидел и подошел поздравить? Вербин тоже поздравил. Но потом совсем ее не замечал. Он был весел, подвижен. Кружился в вальсе, меняя партнерш. Его рослая, полная жена, видно, вальс не танцевала. С женой он танцевал медленные танцы. Лучшей партнершей в вальсе была нормировщица Ирина Гришина.
«Если кто подойдет и пригласит на танец, пойду», — решила Татьяна. Она уже двум подвыпившим парням отказала.
Оркестр заиграл вальс.
Кружились пары, но Татьяну никто не приглашал. И Ручинский стоял рядом. Вдруг она заметила, как в их сторону стал пробираться курсант. «Может, пригласит?» Курсант в метре от них остановился, сделал поклон и спросил у Ручинского:
— Разрешите пригласить вашу партнершу на танец?
Ручинский растерялся, пожал плечами — мол, приглашай, я тут при чем? «Вашу партнершу».
Они первые пошли в круг танцующих.
Парень танцевал легко. На его молодом чистом лице играла счастливая улыбка. Припухшие губы вроде что-то шептали, и казалось — они обращались к ней, Татьяне.
После второго танца он предложил Татьяне пойти в буфет. И она не отказалась.
Виталий, так звали юношу, взял бутылку шампанского, плитку шоколада, и они уселись за свободный столик. Рядом спорили, но, как только они появились, парии приумолкли. До Татьяны долетел голос:
— Смотри, Татьяна Ивановна какого парня подхватила.
Знакомый голос. Да это же Леонид! Ему что-то возразил Тарас. Он поднял затуманенные, полные тоски глаза и снова опустил. От этого взгляда ее словно ударило током. Что это? Ревность? Ненависть? В его потухших черных глазах она увидела что-то незнакомое, непонятное. Он, наверное стараясь заглушить волнение, сделал несколько глотков пива из полного бокала, а потом, глядя на пену, что-то сказал. Его друзья переглянулись, некоторые отвели в сторону глаза, а другие стали смотреть с нескрываемой враждебностью. Их лица обветренные, порозовевшие от мороза. И все чем-то были похожи друг на друга.
«Собственно, какое им дело до меня? — негодовала Татьяна. — Я выбираю себе, кого хочу! Смотри, надулись как индюки! А я буду гулять, веселиться! К черту хандру!»
Шампанское теплой волной разлилось по телу.
— Ладно, хватит! — услыхала она звонкий голос Тараса, и за столиком затихли.
Она перевела взгляд на курсанта. Тот, не подозревая о том, что творится в ее душе, спокойно разливал остаток шампанского. На лице по-прежнему играла счастливая улыбка.
«Сколько ему лет? — прикидывала Татьяна. — Ну, конечно же, моложе меня. Года на два, наверное».
Они допили шампанское и пошли в зал, откуда доносились звуки оркестра. Каким длинным показался путь. Ей мерещилось, что все присутствующие автозаводчане только тем и заняты, что смотрят на них.
— Ну и пусть! — прошептала она.
— Вы что-то сказали? — повернув голову, спросил Виталий.
Татьяна зарделась.
— Нет, нет! Мне просто хочется танцевать!..
Глава третья
Когда показалась колхозная ферма, передняя машина вдруг остановилась и начала оседать.
Алексей тоже остановил «Сибиряк» и вышел. «Неужели угодил в яму?!»
— Вот, — сказал испытатель. — Наверное, силосная или черт знает какая.
А машина оседала.
— Давай попробуем вытянуть, — попросил испытатель. — В инструкции что написано: машина по бездорожью всюду пройдет. Только по воздуху не летает, а то и летает, если на короткое расстояние.
— Ну, хватит умничать! — сказал главный инженер. — Помогите ему лучше зацепить трос.
— Как трос? — уже серьезно возразил Алексей. — А лебедку для самовытаскивания зачем наши конструкторы изобрели? А межколесный дифференциал, блокирующий колесо?!
— Ну ладно, — согласился Стрижов. — Давайте лебедкой. Только времени много потеряем. Мы и так до темноты задержались. Вас, наверное, никто дома не ждет?..
