Григорий Терещенко - Горячее лето
Стрижов волновался. Сейчас откроется дверь — и в кабинет войдет не просто ершистый инженер, а его сын. Его плоть, продолжатель рода Стрижовых. Только почему он на фамилии матери? Может, Анастасия догадывалась, что отец живой и затея с утопленником — ложь. Поэтому на свою фамилию и записала. Может, еще и пособие как мать-одиночка получала?
Не отложить ли эту встречу? И сои плохой снился. О войне. Нет, нет, с испытанием «Сибиряка» медлить нельзя.
Он вспомнил атмосферу в министерстве, когда ему прямо сказали, что он не справляется. Теперь, правда, министр новый. И мнение о нем может измениться. На заводе-то он справлялся. Главным инженером назначили. Его бы и раньше назначили, но в министерстве кому-то не нравилось его назначение. Машина «Сибиряк» взбодрила его. Вот где мог себя показать. И он возглавил это дело, зачастую давая распоряжения, минуя главного конструктора.
«Главный конструктор Найдорф был в силе пятнадцать-двадцать лет назад, — размышлял Стрижов. — А сейчас он дряхлый старик и на него полагаться нельзя».
Об этом он только думал, но директору сказать не смел, они еще во время войны на одном заводе работали. Сюда Найдорфа и перетянул Привалов откуда-то с Урала. Однажды Привалов как бы мимоходом заявил: «Пока я директор, Найдорфа не трогать, пусть трудится человек».
Тогда Стрижов прикинул: если Привалов собирается работать до семидесяти, то Найдорф вряд ли дотянет до девяноста.
— Алексей Иванович, — начал Стрижов, как только Коваленко появился на пороге кабинета. Трубка лежала на пепельнице и дымила. — Я прочитал ваш отчет по испытанию «Сибиряка». Нельзя так строго судить о ребенке, который только родился. Подрастёт, наберется силы.
«Что это я машину с ребенком сравниваю?» — поймал себя на мысли Стрижов.
— Помните наш первый одиннадцатитонный самосвал? — продолжал главный инженер. — Хотя вы не помните. Меня тоже здесь еще не было. Шестнадцать лет назад его собрали, а до сегодняшнего дня усовершенствуется.
— Да он и сейчас не первоклассный, — пожал плечами Коваленко. — Слишком тяжелый наш самосвал. Одиннадцать тонн, а грузоподъемность едва, до двенадцати дотянули. И это за шестнадцать лет. Но речь идет о машине «Сибиряк» для Севера, Сибири.
— Согласен. Но в общем-то машина лучше.
— Будет хорошей. А пока не доведена до конца.
Стрижов взял трубку, и она заклокотала. Кабинет наполнился дымком крепчайшего сухумского табака.
— Машина для Севера — это труд целого коллектива. Труд не одного года…
Он зашагал с угла в угол.
— Пока такую машину выпускать нельзя. Большое количество недоделок.
«А сынок упрямый, — думал Стрижов. — Он куда упрямее меня».
— Нельзя, Алексей Иванович, судить так строго. Идеального ведь ничего нет. И конца совершенству тоже.
— Автомобиль надо дорабатывать. Не завидую тем, кто сядет за руль такой машины. Я, собственно, все изложил на ваше имя. И другие испытатели со мной согласны.
«Был бы ты не мой сын, — думал Иван Иванович, — я с тобой бы по-иному разговаривал».
Как бы он разговаривал с другим испытателем, еще сам не представлял.
— Мы должны раньше, чем во втором полугодии, начать серийный выпуск этих машин. Север и Сибирь ждут их.
— Север ждет лучших машин, Иван Иванович. Современных. Время еще есть.
— Москва, Алексей Иванович, не сразу строилась.
— Вы напрасно меня уговариваете.
— Да я и не уговариваю, а убеждаю, что северяне будут рады такой машине. Да еще как!
Зазвонил телефон. Иван Иванович нехотя взял трубку. Но сразу как-то преобразился.
— Слушаю вас, Павел Маркович.
— Иван Иванович, ты читал журнал испытаний новой машины? — спросил директор.
— Читал.
— И докладную Коваленко?
— Да. Он сейчас у меня.
— Ну и что же будем делать? Ты собери конструкторов.
— Есть и другие мнения. Машина хорошая. Конечно, дефекты есть, не без этого. В нашем распоряжении еще полгода.
— Вы же все время говорили, что досрочно начнем выпуск «Сибиряка». А товарищи на серьезные недочеты указывают.
— Ничего там серьезного нет. Если позволите, я сам поеду с испытателями.
— Сам? Ведь конец года. Ну ладно, езжай. Мы как-нибудь без главного три-четыре дня перебьемся. Слесарев такого же мнения. Так. Будем ждать от тебя новогоднего подарка. Новый год-то в «Днепровских зорях» встречать будем…
Стрижов некоторое время сидел задумавшись.
— Еду с вами, Алексей Иванович. — Поднялся. — Посмотрю, как ведет себя машина на испытаниях.
7К Татьяне забежали Светлана и Венера. Они работают в механическом цехе токарями. Светлане пошел двадцать пятый год. Она блондинка, как и Татьяна. Новое сиреневое платье плотно облегало ее полнеющую фигуру. Венера еще совсем молоденькая, только неделю назад восемнадцать исполнилось.
Мать Татьяны, Октябрина Никитична, предлагает сначала сесть за стол, а потом к балу готовиться. Время еще позволяет. Девятый час вечера. А бал во Дворце культуры автозавода в одиннадцать начнется. Туда рукой подать. Можно и пешочком. Всего две остановки. Это ей с мужем надо ехать в центр города в ресторан «Днепровские зори», где заказаны столики. Муж задерживается. Не иначе, как что-то случилось. И надо же самому напроситься на испытание автомобилей. Подчиненных мало, что ли?..
Девушки принесли с собой белые туфли, завернутые в газету. И каждой хочется повертеться перед зеркалом. Но они слушаются Октябрины Никитичны и садятся за большой стол.
Светлана рассказывает, что, когда спешила сюда, один молодой бородач только вез елку.
— Поздно спохватился, — говорит Октябрина Никитична. — К Новому году не успеет украсить.
«Уж не Алексей ли? встрепенулась Татьяна. — Да нет же. Бороду-то он сбрил. И говорили, что он с отцом поехал на испытание нового автомобиля. А может, он на другой машине?»
— Не из наших? — спросила Татьяна.
— А кто его знает, — сказала Светлана. — Может, и наш. Сюда ехал.
— А ты его когда-нибудь раньше видела?
— Может, и видела. Я мужчин плохо запоминаю. Зрительная память у меня слабая.
Октябрина Никитична смотрит на девчат и думает: что общего у ее дочери с ними? Ведь разные во веем. Интересно, слушаются ли они ее на работе?
Октябрине Никитичне пошел уже сорок седьмой год. Она сохранила фигуру, диету соблюдает с педантичной строгостью. Только тоненькие морщинки собрались у глаз. Но отец не замечает этого и говорит всем, что «мама у нас вечно молодая».
Октябрина Никитична тоже присела к девушкам с приветливым и довольным лицом. Она уже в нарядном голубом платье. Отпила немного вина, шутила, а потом тихо спросила:
— А где же ваши поклонники?
— Поклонников, Октябрина Никитична, много, — засмеялась Светлана, показав белые зубы. — Только моргни — как воробьи, сбегутся.
— Ой, смотрите, девочки, доперебираетесь, что старыми девами останетесь.
И подумала: «В Светланином возрасте перебирать не чего. Пока молода — красивая. Но красота с годами увянет. Тогда что? Собственно, девушка полнеть уже начала. Через несколько лет на тебя, толстуху, никто и не глянет. Да и Татьяне пора о семейной жизни подумать. Годы-то летят».
Отпила еще глоток вина и тихо в самое ухо дочери шепнула:
— А отца все нет. Как ты думаешь, ничего, если я одна пойду на новогодний бал?
— Не знаю, мама, по я бы одна не пошла.
— Ладно… А что у тебя с Тарасом? Жених он вроде стоящий.
— Ты что, мама? Ну какой он жених? Мы просто были друзьями.
Мать удивилась.
— Не думала. Тарас, мне кажется, тебя любит. И толковый, и расторопный. Он хороший парень.
— А ты его знаешь? Хороший!..
— А чем тебе не нравится? И родители хорошие. Состоятельные.
«Она уже и о родителях знает!»
— Мама, от хороших родителей дети не убегают.
— Как?!
— А так, в общежитие ушел Тарас.
Раздался телефонный звонок, и Татьяна быстро подошла к круглому столику. Сначала робко спросила:
— Кто это? Слушаю!.. — Потом радостно воскликнула: — Да, да, Олег! Спасибо тебе за такие пожелания! И тебя поздравляю!
— Что он хотел? — подбежала к телефону Венера, но Татьяна положила трубку.
— Олег от всего сердца поздравил с Новым годом, пожелал нам личного счастья. О плане тоже напомнил.
— И о плане, — улыбнулась Светлана. — Это похоже на него.
— А ты что, Таня, недовольна его звонком? — спросила Октябрина Никитична.
— Нет, почему же, довольна, — отозвалась Татьяна. — Приятно, когда поздравляют…
— А мне показалось…
Ушли девчата на новогодний бал уже в одиннадцатом часу. Пешком, хотя и метель разгулялась.
8Татьяну одолевала тоска. Она обошла фойе, заглянула в комнаты, но нигде Светланы и Венеры не нашла. «Наверное, с вертолетчиками сбежали с новогоднего бала». Ей стало так тяжело на душе, что она отошла к окну, стала делать маленькую отдушину в изморози стекла, И тут же опомнилась: «Я еще, чего доброго, расплачусь и испорчу свои ресницы! А, черт с ними, с ресницами! Кто на них смотрит! Девчата, и те меня оставили».
