Юрий Калещук - Непрочитанные письма
— Может, и мы дали маху, — снова подал голос Теткин. — Тут черт знает какие стволы. У нас — проблемы. У промысловиков — проблемы. — И сказал водителю: — Давай сначала на 139-й куст.
Понятно, что проблемы промысловиков во многом произрастают из проблем бурения. Ясно и то, что буровикам нет дела до агрессивности глин или до ненависти к воде, которую испытывает деградировавший песчаник, — однако все неразрывно. Мне приходилось как-то слышать от Лёвина, что бурение на площадях, где гарантирована нормальная добыча, несравненно легче, нежели там, где методы разработки месторождения еще не доведены до ума. Не знаю, в чем тут дело, но такому буровику, как Геннадий Михайлович Лёвин, я привык верить на слово. К тому же знаю наверняка, что обстоятельство, обозначаемое размытым сочетанием «недостаточная геологическая проработка месторождения», оставило рваный след в жизни многих людей Нягани. Конечно, за последние два года буровики все же сильно поднаторели, несправедливо было бы не заметить этого. Тогда, в конце 83-го, едва ли не любая скважина грозила если уж не аварией, то осложнением — по крайней мере. К некоторым из тайн удалось подобрать ключи. Начальника УБР-1 (тогда оно было единственным, сейчас одно из трех) Александра Евгеньевича Путилова я застал в конторе под вечер. Он не скрывал своей радости и на протяженна всего нашего разговора любовно оглаживал взглядом три переходящих Красных знамени, стоящих в кабинете: «В 1985 году управление впервые — впервые! — выполнило план по всем технико-экономическим показателям. Этот результат мы готовили, он не случаен. Много работали с коллективами буровых бригад, глубоко анализировали организацию труда, дисциплину...» — «А в плане технологическом?» — поинтересовался я. «Тут нам ершовский метод помог». — «Какой?» — «Ершовский. Его в Ершовском УБР применяют. У них растворы на полимерной основе — хорошие результаты дают! Полетели туда, целый вертолет синтетических волокон от них привезли. И главный инженер ихний, Степанов, приехал. Здорово он нам помог. Одну скважину провел вместе с нами, растолковал, как и что...» Вот оно как. Попались на глаза технологические отчеты Ершовского УБР. Кое-что сопоставили. Обмозговали. На себя примерили. И вместе с ершовским главным инженером — добрейшим, видать, мужиком — осуществили то, до чего три НИИ дотумкать не сумели. Да, в статьях Коли Филимонова три института назывались — Сиб-НИИнп (Тюмень), ВНИИБТ (Москва), ВНИИКРнефть (Краснодар). Могучая кучка. «А эти растворы... на полимерной основе... подходят для всех скважин Талинки?.» — «Нет, — покачал головой Путилов. И повторил: — Нет. Тут участки... такие попадаются, что мы ничего сделать не можем... Наука обещает нам, обещает... А мы пока посылаем на 119-й куст, в центр этого гиблого угла, бригаду Юдина, лучшую бригаду управления...» Он не сказал мне, что вокруг «центра гиблого угла», на периферии, оставалось еще изрядное пространство: там пахали, перепахивали, распахивали, запахивали неподатливые недра буровики УБР-2 и Тюменского УБР. Впрочем, первое-то управление уже успело хватить лиха. Когда Путилов приехал сюда из Сургута (а я встретился с ним впервые тогда же, неделю или десять дней спустя после его назначения), мне показалось, что в своем нетерпеливом стремлении немедленно изменять течение дел (у него были основания думать, что никакого течения нет, что в УБР время остановилось) он не станет щадить ни себя, ни других. Что касается себя — его права Но как быть с остальными? У них свои планы, свои представления о будущем, свои надежды. Свои имена. Я всегда любил читать отчеты о путешествиях отважных мореплавателей, их дневники, письма, осторожно перелистывать ломкие желтоватые страницы старых географических книг. Кук. Лаперуз. Беринг. Невельской. Беллинсгаузен. Седов. Брусилов. Норденшельд. Нансен. Русанов. Восхищало мужество этих людей, холодное презрение к опасности, бесстрашие перед неведомым... И все же много позднее, когда случалось перечитывать любимые с детства книги или в руки попадали другие, подобные, какая-то странная, тревожная, мешающая мысль начинала просачиваться меж старинных строк. Эти люди знали, на что и во имя чего они идут. Но что знали другие — те, кто доверился им? Корабли Лаперуза поглотило море, их растерзали острые пики коралловых рифов, опутали липкие водоросли лагун. Но сколько безвестных матросов погибло вместе со знаменитым капитаном? Сто? Триста? Тысяча? Русанов отправился на своем хлипком, смешном куттерочке «Геркулес» обследовать Шпицберген — такова была официальная версия. Однако неожиданно для всех после Шпицбергена Русанов махнул на восток, искать дорогу в Тихий океан! Он был один? Нет. С ним исчезла его невеста, Жюльетта Жан. Капитан Кучин. И еще восемь человек — штурман, два механика, кок, четыре матроса. Их имен мы не знаем. И не узнаем никогда, открыл ли им Русанов истинную цель своего путешествия — до выхода в море, во время обследования Шпицбергена, при прокладке курса к Новой Земле — или не разделил обжигающей тайны своего честолюбия ни с кем: стоят ли они ее, этой тайны?.. «Не те люди!» — резко ответил мне Путилов, когда я спросил у него в первую же встречу, что думает он о коллективе управления, и тогда я еще не знал, что эта замечательная формулировка будет преследовать меня во время последующих поездок по тюменским краям, а я буду гадать, кто же они — «те» и где же их взять... Немного позднее мы увиделись в Сургуте с Лёвиным, и тот поинтересовался: «Как там в Нягани наш Путилов? Прижился?» — «Ты знаешь, Михалыч, — сказал, я, — его, по-моему, какой-то внутренний огонь сжигает...» — «Внутренний? — засмеялся Лёвин. — Да он чуть ли не в первый месяц контору спалил! Во пламя было! Аж отсюда видно! А ты говоришь: внутренний огонь, внутренний огонь...» То была шутка, конечно. Но уже не на шутку, а всерьез вместе со старой конторой сгорели не только чьи-то дурные повадки, вздорные претензии, равнодушная леность, нерадивая безграмотность, бестолковое, суетливое угодничество — в том огне сгорели еще и чьи-то надежды... Но разве пристало рассуждать о личных планах, о частной судьбе, когда надо было работать, надо было выполнять план, надо было давать нефть стране?
— Приехали! — сказал Теткин. — Геройский гвардейский 139-й! Никогда бы его не видать! — И, когда мы подошли к балкам, добавил с плутоватой ухмылкой: — Буровой мастер Петров, помощник мастера Лёвин.
— Вот куда они, герои-то, попрятались, — в тон ему пробормотал я.
Конечно, то были однофамильцы Григория Кузьмича Петрова и Геннадия Михайловича Лёвина, знаменитейших буровых мастеров Самотлора, но случайная прихоть совпадения еще резче оттеняла печальную участь бригады со 139-го куста Талинского месторождения.
Буровой мастер Анатолий Федорович Петров мял дрожащими пальцами папиросу, пока из нее не начинал сыпаться табак, брал другую, калечил и эту, не прикурив, отвечал односложно, лицо его совсем не менялось во время разговора, жило независимо, отторгнуто от произносимых слов, на нем застыли недоумение, растерянность, боль... Приехали из Волгограда. Когда? В апреле прошлого года. Да, всей бригадой. До сентября ждали станок. Потом начали разбуривать 139-й куст. Точнее говоря, пытались разбуривать. Четвертая скважина в батарее — и ни одну не прошли до конца. Не вышло. Вот и на этой уперлись в отметку 2588 метров — каюк. Подняли инструмент — а спустить не можем. Идем с проработкой — доходим до забоя. Но долото уже не фурычит. Снова подъем. Замена. Спуск с проработкой. И та же песня. Без слов. Если и дальше толкаться — можно потерять инструмент. Уже бывало. Больше не хотим. Теперь получили команду — срезаться на глубине 1100 метров, изолировать пробуренный ствол. И пойти новым. Вон геофизики приехали — новое направление щупают...
— А что на новом-то будет? То же самое? — то ли спросил, то ли просто сказал, ни к кому не обращаясь. Петров и, так и не закурив, бросил изломанную папиросу, валко побрел к каротажному агрегату. Теткин двинулся за ним. Когда мы вновь сели в машину, он замысловато, но неумело выругался и сказал:
— Да я ж только по растрепаям и езжу! Такая у меня специальность! В приличные бригады меня не пускают!
— Какие они растрепаи, — возразил я. — Несчастные мужики. Разве это работа? Мука. У них уже год почти — ни работы пристойной, ни заработка. И это не где-нибудь, а на Севере.
— Да-а... — устало произнес Теткин. — Я ведь уже две недели бок о бок с ними. Жалко их, конечно... Здесь геология с придурью.
— Вот и разобрались бы вы наконец в этой придури! Зачем на людях эксперименты ставить?
— Новиков — знаешь его? — сейчас в Тюмени сидит, «научную команду» подбирает. Все ж таки — наш бывший главный технолог, условия здешние знает...
— Ну и что?
— Будет проводить здесь, на 139-м кусте, опорно-технологическую скважину.
— И сразу все станет ясно.
— Ну не все. И не сразу... Опорно-технологическая — это...
— Да пойми ты, Евгений Евгеньевич! Я не против опорно-технологической. За. Только скважина будет у вас как бы экспериментальная, а бригада? Обычная производственная бригада. С обычным плановым режимом. И с обычной пометровой оплатой. Иначе говоря, с привычным отсутствием оплаты — метров-то нет. Новиков — и когда здесь был — давно-о-о собирался дать бурению технологическое обеспечение. И сейчас собирается. Значит, у него время есть... А у этих мужиков? Да дай ты им крылья — тут же дунут они в Волгоград. Или еще дальше. На Кубань. Там и скважины есть, и виноградники рядом...
