Джон О'Хара - Время, чтобы вспомнить все
— А я ее просто люблю, — сказала Энн.
— Да, вы были близкими друзьями. Что ж, ты, наверное, устала.
— А ты хочешь почитать. Что ж, пойду, мой милый мужчина, мой замечательный папа.
Энн поцеловала отца и поспешно вышла из комнаты, не догадываясь о том, что это была их последняя задушевная беседа.
Между Джо и Эдит установились отношения, которые нельзя было назвать враждебными, но начиная со дня гневного признания Эдит, они все больше удалялись от своей любви. Собственно, любви уже как таковой и не было, но они продолжали жить в одном доме, вместе завтракали и обедали и совершали все ежедневные дела, которые обычно совершают люди, живущие бок о бок. Эдит могла рассчитывать, что Джо оплатит все их счета и будет вести себя как положено «показному» мужу. «Мистер и миссис Чапин получили большое удовольствие…», «Мистер и миссис Чапин сожалеют…», «Мистер и миссис Чапин обратились с просьбой…», «Мистер и миссис Чапин были среди…» И разумеется, ни у прессы, ни у окружавших их людей не было никаких доказательств того, что их отношения переменились, и никаких на этот счет подозрений. Эдит и Джо, как и все в их возрасте, старели, но в отличие от многих людей их возраста продолжали относиться друг к другу с той подчеркнутой вежливостью, с которой относились всю свою жизнь.
Разумеется, гневное признание Эдит было спровоцировано первым неожиданным подозрением в том, что Джо больше ей не принадлежит, в чем она усомнилась впервые за все годы их совместной супружеской жизни. Поначалу Эдит испугалась, что ее признание было тактической ошибкой, но почти сразу же сама себя поправила: это не было ошибкой, это было удачным стечением обстоятельств, поскольку в одном и том же разговоре они с Джо одновременно положили конец притворству и обману. Сокрушительный удар их браку нанес не один из супругов, а сразу оба. «Я обвиняю тебя, но я сделала то же самое». Они не изнывали от тягучего сомнения, виновный не испытывал страха в ожидании мести, а у оскорбленного не было нужды изображать мучительное смирение и при этом выжидать подходящего случая отомстить. Осознав то, что произошло, Эдит назвала сложившее положение «полным разрывом». Но, поразмыслив над случившимся, она поняла, что это вовсе даже не полный разрыв, а нечто в своем роде более стоящее. Это были новые, абсолютно новые отношения с мужчиной, с которым она прожила всю свою жизнь и которого она тайно — и только тайно — презирала. Она презирала его за то, что он, один из самых привлекательных мужчин города, женился на ней, женщине с заурядной внешностью и ничем не выдающейся. Она в своей душе осуждала Джо за то, что все эти годы он желал лишь ее одну и что для удовлетворения его желаний и возбуждения страсти ему достаточно было ее одной. Эдит по-прежнему была убеждена, что до романа с этой незнакомкой, честь которой Джо пытался защитить, у него была всего одна женщина — она сама. Однако для тайного презрения у нее была и другая причина: Джо был слишком вежлив, слишком тактичен, и его было слишком легко победить, и при этом он не был достаточно удачлив или достаточно невезуч. Но когда она призналась ему в своей измене и даже похвасталась ею, их отношения испортились, но, с другой стороны, в чем-то изменились к лучшему. Эдит увидела в нем то, чего прежде никогда не замечала. Он не вызывал у нее теперь особой симпатии, но она как бы задним числом почувствовала к нему уважение, и это уважение в некоторой мере отразилось на их новых отношениях.
Именно поэтому Эдит нетрудно было изображать удовлетворенность жизнью, несмотря даже на то что у нее вскоре появилась новая причина презирать своего мужа. Она неизбежно оказалась первой свидетельнице его пьянства, а поначалу была и единственной. Количество выпиваемого им спиртного стало очевидным из присылаемых домой счетов — поначалу только из магазинов, а потом и из клуба «Гиббсвилль». Эдит выискивала и постоянно находила все более заметные признаки того, что злоупотребление спиртным не проходит для Джо даром.
— Я готовлю все его любимые блюда, а мистер ничего не ест, — бывало, жаловалась Мариан.
И Эдит старалась выгородить Джо, делая вид, что верит, будто он съел сытный ленч днем в клубе. Эдит сама убрала за ним после его первого кровотечения и рвоты, и потом, когда она ненастойчиво предложила Джо вызвать Билли Инглиша, а он отказался, она послушно согласилась не вызывать его. Но Билли Инглиш пришел к ней сам.
— Эдит, Джо слишком много пьет, — сказал он. — С этим надо что-то делать.
— Я бы хотела, чтобы вы с ним поговорили, — сказала Эдит. — Или вы уже это сделали?
— Нет, не сделал. Я, похоже, его проглядел. Я узнал об этом от другого врача. Я, его друг, и не заметил такое. Знаешь, кто обратил на это внимание?
— Так это уже стало заметно?
— Глазному врачу заметно. Джо пошел к Фергусону за новыми очками, а тот ему очков не дал. Он сказал Джо без обиняков, что, по его мнению, Джо нужны очки из-за того, что он пьет. Центральная дистрофия сетчатки. Плохо видно то, что прямо перед тобой. Я должен был обратить на это внимание: уже несколько человек спросили меня, не обеспокоен ли чем-то Джо и не работает ли он слишком много. Он шагал этим людям навстречу и их даже не заметил. Эдит, я хочу, что ты велела ему прийти ко мне на осмотр.
— Я с удовольствием это сделаю, но как?
— Я не знаю как. Ты его жена. Ты в последнее время присматривалась к своему мужу? И я спрашиваю это без всяких шуток.
— Ну и вопрос!
— Хорошо, ответь тогда на следующие вопросы: он стал в последнее время носить брюки большего размера?
— Да, стал.
— Ты не заметила, что у него поредели волосы на лобке?
— Нет, я этого не заметила.
— А может, ты в этом направлении уже и не смотришь? Ты обращаешь внимание на его ладони?
— Нет.
— Тогда обрати. Они, очевидно, порозовели, — сказал Билли.
— К чему вы ведете?
— Ты ведь слышала о циррозе печени. От него умер твой отец.
— О Боже, — вырвалось у Эдит.
— То, что Фергусон пришел поговорить об этом со мной, дело необычное, но он знает, что Джо не только мой пациент, но и мой друг. И еще он знает, что у меня осталось совсем не много пациентов. И ему нравится Джо. Я вот что скажу тебе, Эдит: если Джо стесняется идти ко мне или у него есть на этот счет какие-то сомнения, ничего страшного. Я не обижусь, если он пойдет к другому врачу. Но уговори его пойти к врачу, и сделай это как можно скорее.
— Я постараюсь, — сказала Эдит.
— Одних стараний недостаточно. И обрати внимание на кровотечения. Если у Джо начнется рвота кровью, звони мне немедленно.
— Спасибо, Билли.
— Не благодари меня, благодари Фергусона.
— Я с доктором Фергусоном едва знакома, — сказала Эдит.
Что толку говорить с Джо, когда доктор по имени Фергусон, с которым Джо был едва знаком, уже сказал ему, что он слишком много пьет? И что толку разговаривать с человеком, который пьет из-за любовного романа с какой-то женщиной в Нью-Йорке? Пьет из никчемной почтительности к невесть кому и желания огородить какую-то ничтожную шлюху.
Эдит давно уже перестала ценить своего мужа. А при их новых отношениях — теперь уже не таких и новых — они оба, словно по обоюдному согласию, избегали разговоров, в которых хотя бы один из них мог выразить озабоченность состоянием другого. Если уж они приговорили себя — а так оно и было — к совместной жизни, не подразумевавшей даже дружеских отношений, что, по мнению Эдит, все же было лучше, чем жизнь порознь, то, согласно продуманному ею плану, не стоило устраивать малоприятных сцен и из-за них лишаться этого преимущества. И еще, сказала себе Эдит, она делает Джо одолжение, позволяя ему жить так, как ему заблагорассудится.
Ее «философское» отношение к этому вопросу всего лишь раз подверглось осуждению. Однажды Джоби, преподававший кодирование в «Офисе стратегических служб» в окрестностях Вашингтона, приехал домой в Гиббсвилль, как он выразился, на «бифштекс», и во время своего визита случайно наткнулся в клубе на доктора Инглиша. После разговора с доктором он явился к матери, в комнату для рукоделия.
— Что происходит с отцом? — спросил он.
— Ничего, он у себя в офисе.
— Я не имею в виду в данную минуту. Нет, я имею в виду именно в эту минуту. И во все остальные. Я считаю, что он выглядит черт знает как.
— Ты так считаешь?
— А ты разве нет? — спросил Джоби.
— Ты так редко приезжаешь домой, естественно, мы за это время меняемся. Я полагаю, когда приедешь в следующий раз, ты увидишь новые перемены.
— Послушай, мать, я, может, в медицине ни черта не смыслю, но любому видно невооруженным глазом, что отец разваливается на части.
— Неужели? А как, думаешь, ты сам будешь выглядеть, когда тебе исполнится шестьдесят два? Тебе нет еще и тридцати, а вид у тебя не слишком-то здоровый.
— Я тут ни при чем. Когда в последний раз отец был у врача? Когда его в последний раз проверяли?
