Джон О'Хара - Время, чтобы вспомнить все
— Вы считаете, это будет оригинально? — спросила Кейт.
— Ну, если отвечать на этот вопрос откровенно… А вы уверены, Кейт, что у вас тут где-то не завалялась какая-нибудь старая бритва?
— Все мои поклонники, принц, отращивают бороды, — сказала Кейт. — Спокойной ночи, ваше высочество.
— Мой милый принц, — поправил ее Джоби.
— Попрощайся как следует, — сказала Энн.
Джоби поднялся с места и поклонился Кейт, которая с гордым видом и улыбкой на губах направлялась к двери.
— Сколько ей лет? — спросил Джоби.
— Двадцать четыре.
— Она кажется старше. По крайней мере старше, чем ты.
— Да, но я выгляжу намного моложе, — сказала Энн.
— Ты тоже уходишь? — спросил Джоби.
— Я иду на обед и на матч по конному поло.
— Матч по конному поло? Это что, какое-то новое название? Я слышал о конных академиях.
— Матч по конному поло — это соревнование, в котором трое мужчин на лошадях играют против трех других мужчин на лошадях.
— Ты это серьезно? А с кем ты идешь?
— С одним юристом, Ховардом Ранделом. Он зайдет за мной через несколько минут.
— Выходит, меня здесь никто сегодня вечером не покормит?
— Выходит, что так.
— А ты не против, если я сам себе что-нибудь приготовлю? — спросил Джоби.
— У меня есть бифштекс, но я хотела бы его оставить на завтра, а все остальное в твоем распоряжении, — сказала Энн. — Как дела в Йеле?
— Похоже, я проваливаюсь, — сказал Джоби.
— Славный подарочек отцу на Рождество, — сказала Энн.
— Но это, черт возьми, намного лучше, чем проболтаться там еще один год и не попасть в «Волчью голову».
— Откуда ты знаешь, что тебя не примут?
— Брось, сестричка, — сказал Джоби.
— В последние годы отцу приходилось довольно тяжко, а тут еще мы. То есть я. И политика. И нога.
— Давай-давай, договаривай. И я, и школа «Сент-Пол». А теперь еще мой провал в нашем драгоценном Йеле.
— Зачем мне об этом говорить? Ты сам все сказал.
— Но у тебя это почти сорвалось с языка. Ладно, я не стал тем, кем каждому отцу хотелось бы видеть своего сына. Но не забывай, Энн, я ведь не стал и тем, кем мне хотелось бы стать.
— Пианистом в джаз-оркестре.
— Этим я стать никогда не хотел, но, кстати, что в этой работе плохого? Ты же вышла замуж за такого пианиста.
— Я знала, что ты это скажешь. Чем же ты собираешься заняться после того, как старательно провалишься в Йеле? — спросила Энн.
— Я поеду за границу. Собираюсь пожить пару лет в Париже. Я достаточно хорошо играю на фортепиано, так что как-нибудь на это проживу. Чтобы добраться туда, я устроюсь работать на корабле, затем спрыгну в каком-нибудь французском порту, а потом уже игрой начну зарабатывать на еду и жилье.
— Ты кое-что упустил. У французов есть законы, запрещающие работать иностранцам. Ты не сможешь найти работу, потому что тебе не дадут разрешения на работу.
— Такая блестящая идея, и летит прямым ходом в помойку. Господи, что же мне делать? Вернусь домой и женюсь на мисс Лобэк.
— Ты считаешь, что это так просто?
— Это можно устроить, — сказал Джоби.
— У тебя есть девушка?
— Несколько.
— А сегодня вечером, например?
— Сегодня вечером еще неизвестно. На Эн-би-си есть штатный музыкант, тромбонист, и если он напьется, у меня будет девушка. А если останется трезвым, девушки не будет. И я этого не узнаю до половины двенадцатого.
— Он женат?
— Не совсем, — ответил Джоби. — Его девушка никак не может разыскать парня, который должен дать ей развод, а следующим у нее будет тромбонист. Но пока что она не очень-то уверена в тромбонисте, так что у меня есть шанс.
— В половине двенадцатого, — сказала Энн.
— Как поживает Мадам? — спросил Джоби.
— Как будто ты не знаешь. Разве ты ей не пишешь? Я уверена, что она пишет тебе.
— О, у нее есть трафарет, который она мне посылает каждые две недели. «Дорогой Джоби… С любовью, мама». А о том, что между началом и концом, можешь и сама догадаться. Она бы с удовольствием устроила мне разнос, но ей прекрасно известно, что я уже давно в ней разобрался.
— В ней разобрался? Что ты хочешь этим сказать?
— Думаешь, она не мечтает устроить мне разнос? — спросил Джоби.
— Конечно, мечтает, а разве она его тебе не устраивает?
— Нет, не устраивает. Она очень осторожна. Она бы устроила мне разнос, если бы не знала, что получит в ответ. Но, как я тебе уже сказал, она знает, что я в ней разобрался.
— Слушай, объясни-ка ты мне, простушке, что ты подразумеваешь под словами «я в ней разобрался»?
— Кажется, я вдруг проглотил язык.
— Кажется, ты вдруг ни в ком не разобрался.
— Думай что хочешь. Но заметь: отец устраивает мне выволочку за все, что хочет, где хочет и когда хочет. Он ругается, не дает мне карманных денег и тому подобное. Ему бояться нечего.
— А мать скорее всего считает, что выволочки от одного родителя вполне достаточно. Она хочет мира.
— Вот тут ты права. Если она чего и хочет, так это мира.
— Пришел мой юрист, — услышав звонок, сказала Энн.
Она нажала кнопку, и через минуту Рандел уже был в дверях.
— Это мой брат Джоби Чапин. Джоби, это Ховард Рандел.
— Рад познакомиться, — сказал Ховард.
— Я готова, — сказала Энн. — Джоби, увидимся за завтраком, в любое время после десяти. Добрый вечер, братишка.
— Добрый вечер, Анна-банана. Добрый вечер, мистер Рандел.
— Рад был познакомиться, — сказал Ховард.
Они вышли, но Энн тут же вернулась.
— Я забыла дать тебе ключ. Держи.
— Ты сказала, что он учился в Гарварде, или я это угадал?
— Пока, второкурсник, — сказал Энн.
— Порселианец[45]? Или не совсем? — сказал Джоби.
— Ах ты, сукин сын, — беззлобно рассмеявшись, сказала Энн.
Глупо говорить, что жизнь человека кончена, когда душа его все еще откликается на новую жизнь, будь она в виде проросшего из земли дурмана или новой любви. В своих последних задушевных разговорах с Артуром Мак-Генри Джо то и дело сетовал на то, что жизнь его кончена. Артур, будучи человеком умным и искренним, на эти горестные жалобы не предлагал банальных утешений. Артур со своим другом всегда был, насколько возможно, правдив, так как давным-давно обнаружил, что пустые вежливые ответы Джо только раздражают и мгновенно кладут конец их беседе.
— Да, у тебя действительно было три нокаута, — сказал как-то раз Артур во время одной из их вечерних бесед в доме номер 10 на Северной Фредерик.
— Какие же три? — спросил Джо.
— Три явных нокаута. Перелом ноги, несчастья с Энн и выдвижение в кандидаты.
— Есть и еще один. Не нокаут, а скорее удар исподтишка.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что мне уже за пятьдесят.
— Слушай, это чушь собачья, — сказал Артур. — И тебе, и мне почти пятьдесят три, но я планирую прожить еще лет двадцать.
— Ну да?
— Да, я планирую прожить еще лет двадцать. Я застраховался на случай неожиданных происшествий и непредвиденных обстоятельств, но тем не менее рассчитываю прожить еще лет двадцать. По моим подсчетам, мы попадем на пятидесятый сбор нашего выпуска, а после этого поживем еще год-другой.
— Ты планируешь идти на сбор нашего выпуска?
— Да, черт побери, на наш пятидесятый. На другие не пойду, но если доживу, пойду на наш пятидесятый.
— До этого сбора еще очень далеко, и если я и пошлю чек его организационной комиссии, то не раньше 1953 года.
— Ну, если ты заговорил о чеках, — сказал Артур.
— Я — о чеках, а ты говоришь так, словно у тебя уже упакованы чемоданы и заказана гостиница, — сказал Джо.
— А ты говоришь так, словно мы должны радоваться, если протянем с тобой еще неделю, — сказал Артур.
— Так оно и есть, — сказал Джо.
— Брось ты, Джо.
— Твой наивный оптимизм на поверхности весьма привлекателен, но в глубине души ты ведь знаешь, что сам себя обманываешь. Нам с тобой уже почти по пятьдесят три, а это значит, что мы можем скончаться в любую минуту. За последние годы у меня были такие минуты, когда я, честно говоря, вовсе не возражал, чтобы это случилось. Я уже не в таком упадочном настроении, как прежде, но и не жду больше ничего хорошего. Мне хочется, чтобы Энн вышла замуж за стоящего парня. Джоби… За своего сына я не очень-то волнуюсь, но о девушках нужно заботиться.
— А как насчет Эдит?
— А что насчет Эдит? Разве ей кто-нибудь нужен? Если бы я завтра сыграл в ящик, думаешь, ей было бы хуже? Я не думаю. Но мне хотелось бы, чтобы Энн нашла кого-нибудь стоящего.
— Она найдет, — сказал Артур.
— Может, тот парень и не был так уж плох.
— Только не говори этого Эдит.
— Не скажу, но тебе я могу признаться. Откуда мне знать, правильно мы тогда поступили или нет? И я скажу тебе: я этого не знаю. И никогда не узнаю, и потому в душе у меня всегда будет бродить сомнение. Но одно я тебе точно обещаю: в следующий раз я вмешиваться не буду. Если она кого-то полюбит, я буду радоваться за нее от всей души.
