Василий Ардаматский - Последний год
— Подрядов но будет, — простонал Нилов.
— Почему?
Нилов не отвечал и смотрел на него тяжелым свинцовым взглядом, от которого Манусу стало безотчетно страшно.
— Почему? — повторил он негромко.
Адмирал уронил тяжелую голову на грудь и сказал глухо:
— Мой вам совет… уезжайте… куда глаза глядят.
— Не понимаю… — пробормотал Манус.
— Не сегодня, так завтра… поймете… Уезжайте… Я спать хочу… — Нилов и впрямь закрыл глаза и засопел.
И Манус уехал… Всю дорогу понукал шофера:
— Прибавь… Прибавь…
А тот только крутил головой и кричал, не оборачиваясь:
— Гололед…
Еще и метель вдруг закрутила, забелила все вокруг, автомобиль точно повис в этой белой мути. Манус крикнул шоферу:
— Может, остановимся?
Шофер покрутил головой — неужели он видел дорогу? Манус зажался в угол сиденья и пытался думать — не получалось. Для того чтобы выстроить мысли в порядок, ему не хватало чего-то самого важного, чего он попросту не знал… Что же могло случиться?
Занавес метели упал, когда въезжали в Петроград. Все вокруг стало привычным и прочным, но страх не проходил. Сначала он распорядился ехать домой, но тут же свое распоряжение переменил — в министерство внутренних дел. Оказаться сейчас дома он побоялся, а Протопопов должен все знать, у него все и прояснится…
Когда он вошел в кабинет, Протопопов, понурясь, сидел за столом. Увидев Мануса, встрепенулся всем телом:
— Где вы пропадали?
— Ездил в Царское Село… — садясь в кресло и пряча свое смятенное состояние, ответил Манус, всматриваясь в непонятно изменившееся лицо министра. — А что случилось?
— Я разыскивал вас по всему городу, — почему-то почти шепотом говорил Протопопов. — Чего ездили в Царское?
— Дело было… к Нилову…
— С подрядами для флота?
— Все лопнуло…
— Я знаю… знаю… — закивал Протопопов. — Со вчерашнего дня все новые государственные заказы и сделки остановлены, — без паузы — Игнатий Порфирьевич, нам надо посоветоваться… — Протопопов вышел из-за своего громадного стола и жестом пригласил Мануса сесть вместе с ним за стоявший в углу кабинета маленький столик.
Министр долго смотрел на Мануса тревожно и боязливо, будто еще не решив, говорить ли.
— Как вы думаете, Игнатий Порфирьевич, распорядиться своим капиталом?
— То есть… — поднял брови Манус, играя непонимание, а сам в эту минуту вспомнил вдруг свой недавний разговор с Грубиным о том, что делать с капиталом, и подумал: вон еще когда можно было все начать…
— Хочу вас категорически предупредить, что я говорю с вами сейчас не как министр внутренних дел… — продолжал Протопопов. — У меня тоже есть капитал, и настало время принять меры к его сохранению.
— Остановка правительственных заказов достаточное к тому основание? — деловито спросил Манус. Он уже успокоился, когда речь идет о деньгах, он предпочитает, чтобы все было выяснено до конца.
— Понимаете, какое дело… — затрудненно проговорил Протопопов. — В общем смысле ничего не изменилось, все идет своим чередом, но этот акт вызовет… новое резкое падение рубля, и в рассуждение этого о капитале следует позаботиться… и не откладывая…
Так начался этот разговор, закончившийся разработкой сложного плана их совместных действий по спасению капиталов. Деньги будут переведены в швейцарский банк. Это обеспечит Протопопов, воспользовавшись правом министра внутренних дел оформ-лять такого рода переводы даже в военное время. Но сделать это нелегко, его враги могут докопаться до сути операции и помешать. Чтобы они не успели этого сделать и чтобы он мог быть тверд в проведении операции, ему необходимо получить безоговорочную поддержку царя и царицы. Тем более что возник слух, будто на его пост кого-то уже готовят. Организовать такую поддержку должен Манус, это его взнос в общее дело. Наконец, на случай беды делается так, будто переводятся деньги одного Мануса…
На все это Манус согласился и дивился про себя, что Протопопов сумел так хитро продумать эту операцию — все-таки не зря говорили, что раньше делец он был отменный…
Через час домой к Манусу явился перепуганный насмерть срочным вызовом Бурдуков. После смерти Грубина он все свои надежды связывал с Манусом, и он верил ему больше, чем Груби-ну. В свою очередь, и Манус, помня обо всем, что сделал для него Бурдуков, старался подавить в себе брезгливое чувство к этому наполовину разрушенному страхом и пьянством человеку.
— Я весь внимание… — Бурдуков слезящимися глазами преданно смотрел на своего кормильца и спасителя.
— Дело срочное… — начал спокойно Манус, будто речь шла просто еще об одном его поручении. — Надо встретиться с Распутиным. Незамедлительно. Берите мой автомобиль и поезжайте к нему. Он должен сегодня же повидать ее… понимаете? — Бурдуков быстро кивнул. — Задача одна — он должен там укрепить положение Протопопова, па него готовятся наскоки, и их надо отвести. Никаких новых кандидатур. Тронуть его — это смертельная опасность трону и государству… а значит, и нам с вами… — На массивном налитом лице Мануса дрогнула тень улыбки. — За это Распутину миллион. От меня. Слово мое закон, вы знаете и ему это внушите. — Манус помолчал и, положив руку на плечо Бурдукова, сказал мягко и доверительно — Думаю я, что это последнее мое поручение вам и ваша последняя возможность доказать мне свою преданность, после чего вы о своей судьбе можете уже не тревожиться… — Он чуть толкнул его в плечо. — Поезжайте с богом…
Не прошло и часа, как Бурдуков привез Распутина на квартиру опереточной артистки Лермы, где они обычно встречались…
Распутин был мрачный, злой, выслушал Бурдукова рассеянно и сказал:
— Надоело и ни к чему. Слаб оказался Протопопов. Слаб, вожжу не держит… ерзает куда попало.
— Это не разговор, Григорий Ефимович, — решительно остановил его Бурдуков. — Кому, кому, а вам выходить из дела рано. Сами недавно жаловались, что мошна на покой еще не тянет.
— Зато у вас тянет, — проворчал Распутин и вдруг стал из-под косматых бровей рассматривать висевшую на стене фотографию какой-то балерины в пачке… Потом повернулся к Бурдукову и, глядя на него затуманенными серыми глазами, сказал пророческим голосом:
— А Россия меж тем гибнет.
— Причитания поберегите для других, — строго сказал Бурдуков, в деле он умел быть крут. — Сейчас давайте о деле.
— Дело, дело… Что толку от него? — шумно вздохнул Распутин, расстегивая ворот синей шелковой косоворотки.
— А то, что Манус обещает вам, если Протопопова не тронут, миллион. А если он что обещает, это, вы уже знаете, закон, — внушительно сказал Бурдуков.
— Врешь. — Утопленные в глубоких ямах глаза Распутина заблестели.
— В таких делах не врут, Григорий Ефимович, — ответил Бурдуков.
— Вам верить — землю жрать, — проворчал Распутин, посмотрел на Бурдукова испытующе. — Я этих барышников знаю. К тому же мне передали, что старый Горемыкин хочет собрать для меня миллион среди своих. Эти понадежней.
Бурдуков молчал, соображая, что говорить дальше, его худое землистое лицо подергивал нервный тик…
— Ну что ж, Григорий Ефимович, идите к Горемыкину, — холодно и с угрозой сказал Бурдуков. — Но только дадут ли? Кроме всего, они вам на дорожке Пуришкевича приготовят. Игнатий Пор-фирьевич как раз сказал: надо, чтобы Григорий Ефимович поскорей получил мой миллион и выскочил с ним живьем. Пусть это будет нашей главной отплатой ему за все, что он для нас сделал.
— Смотри, барышник, а с богом в душе, — садясь в кресло, успокоенно произнес Распутин.
— Вообще идти за этим миллионом к Горемыкину или к великим князьям вам не резон, — продолжал Бурдуков, видя, что Распутин качнулся… — Сколько они на вас помоев вылили… гордость надо иметь, Григорий Ефимович, да и времени у всех нас в обрез, не забывайте об этом. А если Манус говорит «сделаю» — закон. И вы и я это знаем.
— Продаст — прокляну, — шепотом сказал Распутин и поднял руку со сложенными перстами для проклятия.
— Манусу, Григорий Ефимович, лучше не грозить, — скромно потупив взгляд, тихо сказал Бурдуков.
— Про себя проклял, — ответил Распутин. — Больно много развелось неверных. — Он вдруг легко, пружинно выбросил из кресла свое крупное литое тело и, одернув косоворотку, сказал! — Я у мамы буду завтра. Все сделаю.
Пятого декабря под вечер, предварительно созвонившись с Вырубовой, Распутин ехал в Царское Село.
Настроение у него хорошее. Кажется, крепко запахло миллионом, и сегодняшняя поездка дорогу к нему укорачивала. Он сделает все, что надо этому Манусу, да и дело-то не очень страшное. Про фронт узнавать не надо. А царица и сама за Протопопова горой…
Автомобиль двигался медленно — падал снег, и впереди за пять шагов шевелилась непроницаемая мгла. Распутину вдруг показалось, что его везут совсем не туда.
