Эва Хансен - Цвет боли. Красный
В окнах квартиры свет! Ларс уже там или я спутала окна? Сердце готово выпрыгнуть из груди, его удары так сильны, что я даже вздрагиваю с каждым. Перед тем, как открыть дверь в квартиру, приходится привалиться к стене, потому что я уже слышу игру Ларса на рояле. Он приехал раньше меня, и времени прийти в себя просто не остается.
Я бы постояла на площадке, но сверху кто-то спускается. Не стоит, чтобы меня застали ревущей под дверью Ларса. Тихонько открываю дверь и вхожу в холл. Ларс играет мелодию из «Ромео и Джульетты».
Почти сразу раздается:
— Линн?
— Да, я. Не останавливайся.
Он продолжает играть, не отрывая от меня взгляда. На рояле лежит скрипка. Для меня? Но я пока играть не в состоянии.
— Как ты успел раньше меня?
— Я со вчерашнего дня здесь. Не ездил домой. Как ты?
— Нормально.
— Врешь, Линн. Плакала?
— Все хорошо. Поиграй еще?
— Со мной не хочешь?
— Хочу послушать.
Только не плакать! Держись, Линн, держись!
— Что с тобой происходит? Линн, что-то случилось или…
И я вдруг решаюсь. Стол накрыт, но я не Сочельник праздновать пришла, я должна сделать Ларсу подарок, которого он хотел. Нет, не ждал, потому что все сбила его поездка, но я готова дарить. Ларс об этом не знает.
Я дожидаюсь, когда затихнут последние звуки Ноктюрна «Секрет Гарден». Очень подходящая моему настроению мелодия… Играя, Ларс не отрывал взгляд от моего лица. Господи, сколько я мечтала, чтобы он смотрел именно так: с любовью, желанием, с нежностью!..
На рояль ложатся две коробочки, одну я сразу отодвигаю в сторону:
— Эту откроешь завтра. А эта…
Вторую открываю сама, в ней те самые украшения для груди в виде щитов и мечей.
Ларс молчит, внимательно глядя на меня. Я расстегиваю рубашку.
— Я готова. Ты хотел их вставить на Рождество.
— Линн, если не хочешь, не надо. — В глазах беспокойство, он же прекрасно чувствует, что со мной что-то не так.
— Ты сделаешь или мне самой?
— Давай…
Его руки ловко меняют кольца на щиты с мечами. От прикосновений я завожусь, а от последующего поцелуя и подавно. У меня снова опухнут губы, но теперь это уже неважно.
— Пойдем.
Я освобождаюсь от его рук и направляюсь к двери в сторону комнаты боли. К моему удивлению Ларс остается на месте. И вдруг вслед:
— Там ничего нет…
Я замираю:
— Где?
— В комнате ничего нет.
Не веря своим ушам, осторожно открываю дверь. Комната действительно пуста! То есть, остались шкафы с пустыми полками и подиум. Ни козел, ни крюков под потолком, ни распятий…
Пока я окидываю комнату изумленным взором, Ларс подходит сзади.
— Ларс, почему?
— Ты так боялась, что предпочла не разговаривать со мной вчера? Я решил уничтожить то, что тебе мешает. После праздника рабочие сделают ремонт.
— Я…
Как ему сказать, что я вовсе не потому не разговаривала? Господи, ну как же мне все объяснить?!
— Изнасилование не отменяется!
— Что?!
— Ты же хотел, чтобы я тебя изнасиловала?
— Линн…
Кажется, сегодня мы поменялись ролями, раньше я все ныла: «Ларс… Ларс…», а сейчас он таким же тоном произносит: «Линн…».
— Я понимаю, что это ненормальный подарок, но, согласись, идея не моя. Раздевайся, Ларс, сегодня я приказываю.
— Ты с ума сошла!
Но в его глазах я вижу то, что помогает продолжать:
— Жаль, плетки нет. Раздевайся и ложись вниз лицом.
Я отправляюсь в прихожую и демонстративно громко защелкиваю замок двери, словно давая понять, что он в моей власти. Также демонстративно закрываю дверь в комнату, которая совсем недавно была комнатой боли и страха.
— Ложись на подиум на живот. Руки!
За неимением наручников мне приходится просто давать ему в руки кольца, оставшиеся по бокам подиума:
— Не вздумай отпустить. Сначала мы немножко нашего мальчика подразним, чтобы он понял, что вертеться бесполезно и придется терпеть все.
Я практически повторяю слова, которыми он дразнил когда-то меня. Сейчас кажется, что это было давным-давно, в какой-то прошлой жизни. Усаживаюсь верхом на его ягодицы, словно не замечая, что он остался в плавках, набираю в руки масло для массажа, принесенное из ванны, и начинаю массировать плечи, спину. Ларс тихо стонет от удовольствия.
Постепенно опустившись до поясницы, я спокойно беру нож и разрезаю плавки:
— Это не насилие над твоим моральным здоровьем?
— Линн!
— Переворачивайся на спину.
В глазах Ларса такое… от чего еще неделю назад я просто стекла на пол без чувств, но сейчас приказываю себе держаться. Снова усаживаюсь верхом пока на уровне почти колен, наклоняюсь к лицу:
— Целоваться будем? Нет, мой профиль грудь.
— Чертова девчонка!
— Руки!
— Линн…
— Что, Линн? Неприятно?
— Приятно.
— Тогда терпи.
Сколько раз этими словами он заставлял меня подчиняться. Теперь моя очередь. Ты, Ларс Юханссон, подчиняешься мне.
Я начинаю ласкать его соски, играю языком, покусываю, просто целую. Теперь уже Ларс выгибается дугой, чувствую, как вздыбливается его естество. Это мне и нужно. Когда я передвигаюсь на уровень бедер, Ларс плюет на все мои требования и пускает в ход руки. Но я не возражаю, сама едва держусь, чтобы не впасть в истерику.
— Линн!
— Да, дорогой?
Не зря я столько бегала по утрам и приседала, мои ноги крепки и способны выдержать долгий марафон, но все остальное нет. Да и у Ларса тоже. Мы вместе кончаем, быстро и бурно.
Когда я сваливаюсь рядом с ним, Ларс прижимает меня к себе:
— Сумасшедшая девчонка! Как же я люблю тебя…
Он ласкает мое тело, прижимает к себе, гладит спину:
— Ради такого стоило разрушить не только комнату, но и весь квартал.
— Еще не все, — я дышу, как паровоз, но это неважно.
— Что ты задумала?
— Не скажу. Отдыхай.
— Пойдем в душ?
— Пойдем.
Из душа я выхожу первой, мне нужно кое-что приготовить. Ларс не должен ничего заподозрить до последнего мгновения, иначе не согласится.
Он появляется в двери с полотенцем на бедрах, немыслимо красивый, любимый, желанный. Я ничуть не жалею, что взяла его сама, хотя изнасилованием это не назовешь, он не сопротивлялся. Ладно, сейчас тебе будет! Где там мой любрикант?
— Ложись.
— Что ты еще придумала?
Я подталкиваю его к подиуму, вынуждая лечь на спину, распахиваю полотенце, с удовольствием наблюдая, что он почти готов.
— Возьмись за кольца.
В глазах Ларса слилось именно то, чего я бы так желала: восхищение, сумасшедшее желание и нежность. Боже, ну почему это все в последний вечер?! Ну почему так коротко?! Одна ночь — это же только миг из того, что я хотела бы…
