Джулия Фэнтон - «Голубые Орхидеи»
— Да, да, — выдохнула Орхидея.
— Я проигрывал все записи с замечательной музыкой «Голубых Орхидей», — после паузы сказал Михаил. — Все шесть альбомов.
— Ты слушал наши альбомы?
— У Валентины есть пленки. У тебя голос такой чистый и приятный. Он заставил меня вспомнить о ночи, проведенной в ресторане, наподобие ночного клуба, в Москве. Там подавали грузинские блюда и выступала певица.
— Я не знала, что в России есть певцы в ночных ресторанах.
— В некоторых местах есть. Она пела своим нежным, как дымок, голосом песни на русском, французском и английском, — глаза Михаила затуманились от воспоминаний. — У нее были свои поклонники, понимаешь… Без нее они не приходили бы в ресторан.
— Понимаю.
— Я не могу припомнить имени женщины. Она не походила на ваших американских рок-певиц и выступала перед небольшой аудиторией. Она занимала незначительное место в городе. Но в этом месте она царила.
— Ты хочешь сказать, что она была большой рыбой в маленьком пруду?
— Это ваша американская идиома? Да. Но я предпочел бы назвать ее принцессой в маленьком королевстве. Ты смогла бы стать такой принцессой, Орхидея. Если бы захотела.
Она почувствовала, как что-то дрогнуло в ее груди и на нее снизошло странное чувство, будто она вернулась домой.
— Певица ночного клуба? Мои собственные поклонники? Нечто вроде Майкла Фейнстейна или Бобби Шорт. Все обожают их! Но я не знаю как.
— Ты научишься, — сказал он ей.
Орхидея снова заплакала, но на этот раз тихо и кротко. Они вышли из кафе и, держась за руки, направились к дому Орхидеи.
— Русские люди очень любящие, — сказал он. — Мы как большие медведи. Надеюсь, ты не против, что я держу тебя за руку?
— Это… это замечательно… — сказала она ему, чувствуя себя в безопасности.
Когда они подошли к дому, она спросила:
— Ты поднимешься?
Они посмотрели друг на друга, и Орхидея сказала:
— Нет, нет, Михаил… Я хочу, чтобы с тобой все было по-другому, чем с другими. Я знаю, что я глупая, но просто поцелуй меня сейчас и пожелай спокойной ночи, и давай пообещаем себя друг другу завтра ночью. Я… — Ее снова охватила застенчивость, и она замолчала.
— Я хочу заниматься любовью только с тобой, — тихо прошептал он и нежным поцелуем коснулся ее мягких обещающих губ.
Весь следующий день Орхидея провела в лихорадке ожидания.
Ко времени прихода Михаила десятки любовных песен отзвучали в комнате. На Орхидее был белый шелковый комбинезон, красиво облегавший фигуру. Она зачесала назад свои огненные волосы и чуть коснулась губ блеском персикового цвета. Запах пряных духов парил вокруг нее.
— Привет, — хрипло сказал он.
— Привет.
Он охватил ее взглядом.
— Какая ты красивая!
— Ты тоже.
Ее бросило в дрожь, когда она смотрела на него. В своих ультрамодных брюках с подтяжками и слишком большой полосатой сорочке он так и просился в каталог «Сакс». Но почему-то одежда не очень шла ему.
— Для меня большая проблема делать покупки здесь, в Америке, — сказал он, как будто прочитав ее мысли. — Я не привык к такому большому выбору.
Один его вид заставлял Орхидею трепетать от желания.
— Я хочу тебя, — прошептал Михаил, чувствуя ее желание и ее уязвимость.
— Михаил… Я…
Его зеленые глаза с нежностью искали ее взгляд.
— Это не имеет значения. Ничто не имеет значения, когда дело касается нас, Орхидея. Мы — это мы, со всеми нашими недостатками и ошибками, со всей нерастраченной любовью, которую мы так долго хранили в глубине сердца.
Михаил поднял ее на руки, отнес в спальню и бережно опустил на свежие простыни.
Орхидея вновь ощутила себя девственницей — застенчивой и взволнованной, встревоженной и охваченной любовью. Михаил целовал ее шею, руки, плечи. Он осторожно расстегнул молнию на комбинезоне и стянул его с бедер. Под ним были только серебристые колготки. Она почувствовала, как он, затаив дыхание, глядел на ее тело.
— Я не привык быть с такими красивыми женщинами, — признался Михаил.
Он коснулся колготок, его кожа была такой горячей, что Орхидея задрожала от наслаждения.
— Я никогда не встречал такой, как ты.
— Люби меня, просто люби меня, — прошептала она, выскальзывая из колготок и протягивая к нему руки, чтобы расстегнуть его сорочку.
Они лежали, вытянувшись во весь рост, изучая тела друг друга.
С изумлением она провела пальцами по его рваным красным шрамам, проходившим по груди, плечам и правому предплечью, неровным и безобразным.
— Я лежал там, в горах Афганистана, несколько часов, глядя, как звезды гасли одна за другой, и беспомощно ждал, когда придут афганцы, найдут меня и замучают до смерти. Они ни перед чем бы не остановились, потому что я бомбил их деревни. Но пока ждал, что-то произошло. Я стал таким же одиноким, как одинокая звезда во мраке ночи. И я подумал…
— Да, Майки? — прошептала она, впервые назвав его уменьшительным именем и целуя его шрамы, один за другим.
— Я подумал, что, наверное, буду искать всю оставшуюся жизнь, что цель моей жизни — это поиск.
— И это так?
— Нет, — пробормотал он, притягивая ее и укладывая на себя, — нет, моя изумительная Орхидея, целью моей жизни было найти тебя.
Конечности их переплелись, кожа увлажнилась, границы между телами стерлись, дыхание смешалось. Казалось, будто Бог наконец простер над ними свою руку и благословил их. Даже когда они занимались любовью, Орхидея плакала, мысленно шепча благодарственные молитвы.
Толчки Михаила становились все глубже, и Орхидея с равной силой отвечала на них. Она вглядывалась в зеленые заводи его глаз, крепко сжимая его плечи, сотрясаемая ураганом страсти.
Внезапно словно что взорвалось у нее внутри, и он последовал за ней.
— Орхидея! — выкрикнул он в экстазе. — Орхидея! Любимая! Душа моя!
Аранья прошла через служебный вход в театр «Ледерер», показав охраннику, сидевшему у дверей, фальшивый пропуск. Уже в третий раз она шла этим путем, и новый охранник только коротко кивнул.
Она прошла по коридору за сценой мимо артистических уборных. Никто даже не посмотрел на нее. Она была в униформе, украденной в одной из фирм профессиональных охранников, и загримирована как чикана [23], кожа ее лица была угреватой, так что едва ли заслуживала внимания.
Она встала за кулисами. На ее присутствие посмотрят так же, как на кабели и подвешенные микрофоны.
Она скрестила руки на груди и приняла скучающее выражение, глядя прищуренными глазами, как десять танцовщиков выполняют сложные па в русском народном стиле. Среди них была и Джина Джоунз, невеста сенатора Уиллингема.
