Татьяна Устинова - Пороки и их поклонники
Вдалеке снова зарычал Тинто Брасс. Архипов замер и прислушался.
– Мария Викторовна! – позвал он негромко. Голос увяз в чужих стенах и чужих громоздких вещах. – Мария Викторовна, у вас дверь открыта! Ни звука.
Где, черт побери, в этой квартире зажигается свет?! Желтого луча было недостаточно, и в позвоночнике вибрировало и дрожало все сильнее. Это дрожание мешало ему, было больно и хотелось потереться спиной о что-нибудь надежное.
– Мария Викторовна! Вы меня слышите?
В ответ снова настороженно рыкнул Тинто. Фонарь в архиповской руке метнулся и замер.
Если она дома, почему не откликается? Почему открыта дверь? Что мог услышать мастифф, что так его встревожило? Выстрел, предсмертный вскрик? Глухой дробный звук, с которым падает тело?
Архипов споткнулся обо что-то и посветил себе под ноги. Деревянная скамеечка с изогнутой спинкой. Желтый луч выхватил из черноты туфли на длинных и тонких каблуках, валявшиеся нос к носу.
Выходит, она дома? Или это… нарядные туфли?
Он снова поводил лучом по стенам, как будто помазал светящейся краской, которая тут же гасла, едва он отводил фонарь. Смутное шевеление тьмы, как будто внутри что-то колыхалось, насторожило его. Луч замер, словно раздумывая, стоит ли светить туда. Архипов вдохнул, выдохнул, решительно перевел фонарь, но рассмотреть ничего не успел.
Откуда-то слева вдруг послышался странный звук, потом короткий вскрик, оглушительный грохот и вопль:
– Не на-адо!
Архипов ринулся на вопль, больно ударился, босая нога поскользнулась на паркете, лбом он въехал в какой-то острый угол, выматерился, куда-то выскочил. Совсем рядом гавкнула его собака, как будто пушка выстрелила.
Широкий луч выхватил блестящий складчатый бок, напряженно вытянутую шею и – бледное, перекошенное человеческое лицо, прямо перед собачьей мордой. Архипов зашарил правой рукой по стене, зажав подбородком фонарь, кажется, обрушил со стены очередной “натюрмортик”, и свет, наконец, зажегся.
Судорожно поднимая к лицу острые коленки, закрываясь руками, поворачиваясь худым плечом, на полу метался молодой человек в темной курточке и грязных ботинках.
Тинто Брасс величественно качнулся на колонноподобных ногах и непринужденно обнюхал физиономию молодого человека.
– Нет! – вскрикнул тот чуть не плача. – Нет! Да заберите вы собаку!
– Тинто, фу, – велел Архипов не слишком настойчиво. Покрутил фонарем, посмотрел в его зеркальную чашу и погасил. Мастифф придвинулся еще чуть-чуть ближе.
– Дверь была открыта! – заверещал его пленник. – Я звонил, звонил. А потом оказалось, что она открыта! Я вошел! Я ничего не брал! Ничего! Ну, на, на, обыщи! – И он стал выворачивать карманы и тыкать их в нос Тинто Брассу.
Тинто брезгливо поморщился.
– Так, – заявил Архипов, обретший почву под ногами, – давай быстро и по пунктам. Ты кто?
– Я?! Я… приезжий.
– Ты кто? – повторил Архипов и легонько ткнул босой ногой в жидкий бок.
– Я… приехал сегодня, – захныкал юнец и покосился на Тинто Брасса. – Да уберите вы ее, я собак с детства боюсь!
– Правильно делаешь, – похвалил Архипов. – Ты кто?
– Да родственник я! Родственник! И что вы на меня напали?!!
– Чей? Мой?
Юнец поднял на Архипова замученные красные глаза.
– Почему… ваш?
– Тогда чей?
– Ейный.
– Чейный – ейный? – уточнил Архипов.
– Манькин.
Манька, подумал сообразительный Архипов, должно быть, и есть Мария Викторовна Тюрина, поразившая его сегодняшнее воображение. Ах, нет, уже вчерашнее.
А вот это – то, что на полу, – родственник Марии Викторовны. А может, обычный жулик, которого Архипов “накрыл”.
Тинто Брасс “накрыл”, если уж быть справедливым до конца.
– Как тебя зовут?
– Меня? – По куриной шейке прошла приливная волна, вздрогнул острый кадык.
– Тебя.
– А… это… Юрий.
– Гагарин?
Юнец опять затеребил ногами в грязных башмаках и отдернул голову от подсунувшегося Тинто.
– Слушай, Юрий Гагарин, – сказал Архипов терпеливо, – я тебя в отделение сдам в два счета! Тут у нас что такое? Тут у нас кража со взломом? Это хорошее дело – кража со взломом! На тебя, урода, все кражи, какие только произошли в районе с девяносто восьмого года, повесят, и сядешь ты лет на семь как минимум. Я ж тебя с поличным поймал!
– Я не крал! – заскулил юнец. – Ничего не крал я!
– И дверь тоже не ломал?
– Дверь открыта была!
– Как тебя зовут?
– Макс!
– Фамилия?
– Хрусталев!
– Макс Хрусталев – шикарно, – оценил Архипов. – Откуда прибыл?
– Из… Сенежа.
– Где это?
– Где Литва.
– Литва-а? – удивился Архипов. – Ты, выходит, иностранец, Макс?
– Да уберите вы ее!
– Фу, Тинто!
– Не иностранец я! Сенеж с нашей стороны! Не с той!
– Ты профессиональный жулик? Вор в законе?
– Я не жулик!! Як… родственнице! К Маньке! А ее нет! А дверь открыта! А тут вы со своим… со своей!
– А… Манька? – быстро спросил Архипов. – Родственница твоя? Она знала, что ты должен прибыть с визитом? – Чего?
– Того! Ты без предупреждения приехал?
– Ну да! Я же и говорю! Дверь открыта была! Я звонил. Никто не открывал. Я дверь подергал, а она открылась! Я думал, может, спит Манька, а дверь забыла запереть! И вошел! А тут вы!
Архипов немного подумал. Рассказ звучал убедительно. На члена секты “Звездные братья” или “Сестры Иеговы” юнец не тянул. Хотя кто их знает, членов-то…
– Покажи билет.
– Чего?!
– Покажи мне билет на поезд. Или ты из своего Сенежа аэропланом Добирался?
– Нету у нас никаких… планов, – пробормотал юнец и полез в карман замызганной куртчонки. – Зачем билет-то?! Сказано, не жулик!
Билет нашелся, и Архипов внимательно его изучил.
Юнец с ненавистью посмотрел на непринужденного Тинто Брасса, и потом – с такой же – на Архипова.
– А что? – вдруг спросил он убито. – Манька тут… не живет больше?
– Манька – это Тюрина Мария Викторовна? – Архипов сунул билет в карман джинсов.
– Ну да.
– Еще утром жила тут.
– А вы… кто? Ейный муж, что ли?
– Я ейный сосед, – представился Архипов, – Владимир Петрович зовут меня. Неудачно очень ты прибыл. У Марии Викторовны тетушка умерла, а сама она как раз сейчас на работе. Так что придется тебе на лавочке дожидаться. У метро. Квартиру я закрою.
Юнец моргнул. У него был вид человека, который из последних сил брел до убежища и добрел, а оказалось, что это никакое не убежище, а груда пустых коробок, издалека казавшаяся домом. Архипов решил, что он сейчас заплачет.
Сочувствовать юнцу ему не хотелось. Ему вообще ничего не хотелось – только бы убраться отсюда обратно в собственную жизнь, в собственную постель и перестать играть в Робин Гуда.
