Татьяна Устинова - Пороки и их поклонники
Тинто Брасс ухмыльнулся, и тут Архипов захохотал. Хохотал он долго и смачно – над собой, польстившимся на веснушчатый нос и длинные ноги Марии Викторовны Тюриной, медсестры пятнадцатой горбольницы, племянницы полоумной Лизаветы, которую он заверил распиской, что не оставит “девочку”.
Похохотав, он пошел варить кофе, вытащил из ванной Гектора Малафеева, проскакал вместе с ним по пирамиде из трехбуквенного слова и пустился в дальнейшие странствования по “Испражнениям души”. Мария Викторовна его больше не интересовала. Осталось, впрочем, маленькое предчувствие, зудевшее о том, что с ней он еще не оберется хлопот.
* * *
Архипов проснулся оттого, что рядом кто-то гулко и настойчиво колотил молотком в дно железной бочки.
– Ч-черт! – пробормотал Владимир Петрович и накрыл голову подушкой. Удары несколько отдалились, но не прекратились. Спать было невозможно. Архипов снял подушку и сунул в ухо палец.
Палец тоже не помог. Кроме того, спать с пальцем в ухе никак не получалось.
– Козлы! – в подушку сказал Архипов. – Уроды! До нас добрались!
Он был уверен, что молотком по бочке стучат строители подземного гаража. Колебание материи – так выразилась Лизавета Григорьевна.
Архипов сел и открыл глаза. Было темно и очень поздно. Именно поздно, а не рано. Он всегда точно чувствовал время.
Будильник показывал начало третьего.
Удары возобновились, и он понял, что никто не бьет молотком по бочке.
– Тинто! – позвал Архипов, встал и побрел по ночной квартире. – Ты что, с ума сошел?!
Тинто Брасс – темная неподвижная туша – стоял возле входной двери и гулко на нее брехал.
– Фу! – сказал Архипов с изумлением. – Что ты орешь? Ночь на улице!
Тинто Брасс, помимо небывалой внешней стати, отличался еще недюжинным умом. Архипов никогда не слышал, чтобы он лаял просто так, ни от чего. Он вообще почти никогда не лаял.
– Что? – повторил Архипов.
Тинто Брасс отвернулся от него, сунул нос в дверь и гулко брехнул, как будто гром ударил.
Шлепая босыми ногами. Архипов подошел и посмотрел в “глазок”. На площадке было темно.
– Ну и что? – опять спросил Архипов у Тинто. – Я ничего не вижу!
Мастифф не отрывал носа от дверной щели. Мощная спина напряглась, а палевые складки, серебрящиеся в лунном свете, казалось, стояли дыбом.
“Там кто-то есть, – вот как понял Архипов свою собаку. – Кто-то, кому там быть не положено. Я его чувствую, а ты нет, потому что ты всего лишь человек”.
Палевые складки встопорщились, и Тинто Брасс негромко зарычал. Архипов все всматривался в “глазок” – бесполезно, потому что ничего не угадывалось в плотной чернильной тьме, и он вдруг сильно встревожился.
Свет, черт побери! Почему не горит свет?! В их подъезде свет горит всегда. По крайней мере, Архипов, проживший здесь всю жизнь, не мог вспомнить случая, чтобы на площадках не было света. Хороший дом, хороший район, дедок караулит входную дверь – почему бы свету не гореть?
Выключили? Кто?! Зачем?! Да еще в два часа ночи!
Тинто опять зарычал, сунулся башкой и переступил тяжелыми лапами. Архипов вернулся в комнату и натянул джинсы. Стоять голым перед дверью, за которой явно что-то происходило, ему не хотелось. Где-то был здоровенный автомобильный фонарь, с которым он ездил на рыбалку. Роняя в потемках вещи, Архипов добыл фонарь и вернулся к двери.
Ах, как ему не хотелось геройствовать, как не хотелось!..
На площадке всего две квартиры – его собственная и сектантки – медсестры пятнадцатой горбольницы. Последний этаж, выше только чердак, где Лизавета нашла свое волшебное ритуальное, и хрен знает какое колесо.
Вряд ли кто-то среди ночи полез на чердак. Значит, этот кто-то на площадке. Значит, девочка Мария Викторовна Тюрина получила очередную порцию неприятностей сразу после его ухода.
Надо идти ее спасать. Конечно, надо. Архипов переступил с ноги на ногу, как Тинто Брасс, не отрывая глаз от черной дырки в двери, и не двинулся с места.
Сейчас он откроет дверь и пойдет спасать Машу. Все по правилам. Барышни вечно напуганы и несчастны, но не лишены известной строптивости и упрямства, за которые должны поплатиться. Робин Гуды всегда великодушны и снисходительны и опережают негодяя на один разящий удар меча. Ох-хо-хо…
Кто там может быть внутри чернильной ночной вязкости? “Белый брат” или “Небесный странник”? Или обычный жулик? Или кто-то пострашнее?
Тинто Брасс мотнул башкой, как будто сокрушаясь, что Архипов так труслив и туп.
– Ладно, ладно, – чуть слышно пробормотал его хозяин.
Он ударил по выключателю – желтый свет упал с потолка, сожрал мрак, – одним движением распахнул дверь на лестницу и зажег фонарь.
Широкий луч обежал стены и потолок. Прямоугольник света достал до противоположной стены, как будто сложившись пополам, и вознесся по ней вверх. Тинто Брасс фыркнул и выскочил на площадку.
– Назад, Тинто! – негромко скомандовал Архипов. – Назад!
На площадке никого не было – он понял это в первую секунду.
Зря готовился и боялся.
– Тинто!
Мастифф замер у двери напротив, опустив башку и напружинив спину.
– Ну, уж нет, – сказал Архипов, – туда я не пойду, можешь не намекать.
Тинто Брасс негромко зарычал – так что завибрировал шпингалет в оконной раме.
– Все, Тинто, – позвал Архипов, – хватит. Пошли домой!
Мастифф уперся могучим лбом в соседкину дверь, поднажал, и… дверь вдруг открылась! За ней было черно и как-то глубоко. Архипов вдруг подумал, что именно так должен выглядеть вход в ад.
Тинто Брасс не спеша, вошел в черноту и исчез, как будто канул в бездну.
Архиповский позвоночник вибрировал от беспокойства и страха. Кожа стала холодной и липкой, лягушачьей.
– Тинто, вернись! И прислушался.
Ни шороха, ни звука. Ему показалось даже, что он слышит, как тикают часы в его собственной квартире, возле его собственной широкой и удобной кровати, в его собственной хорошо и правильно устроенной жизни.
В чью жизнь его только что занесло? Марии Викторовны Тюриной, медсестры? Или покойницы Лизаветы Григорьевны?
Архипов вышел на площадку – ногам мгновенно стало холодно на граните, пальцы поджались – и оглянулся на свою дверь, за которой сияло электричество и было безопасно.
Он не станет закрывать дверь. Пока она открыта, остается смутная надежда, что в любой момент можно перестать геройствовать и вернуться.
Расширяющийся луч фонаря, прочертив по стене, затек в темный дверной провал, зацепился за угол старинного шкафа, уперся в тусклую раму какой-то картины и дальше, дальше, до стеклянной двери, которую Архипов не заметил, когда вечером был в этой квартире. Словно намертво связанный с широким лучом, следом за ним Архипов вошел в длинный коридор и осторожно двинулся дальше.
