Кэтрин Коултер - Блондинка в черном парике
— Что ж, я привыкла иметь полный рот зубов. Знаете, что я вам скажу, Квинлан! Похоже, все без толку — как бы она ни возбуждалась и как бы ни выпячивала напоказ свой бюст перед старыми греховодниками. Возьмем, к примеру, беднягу Эда… Марта закатила глаза и выплыла из комнаты. Квинлан попытался вернуть разговор в нужное русло.
— А все-таки, Тельма, не могли бы вы рассказать о своих детях?
— У меня было два мальчика. Одного убили на войне — на мировой войне, не в Корее или во Вьетнаме. Другой — другой живет в Массачусетсе. Сейчас он на пенсии, у него уже выросли внуки, и у них тоже есть дети… Это превращает меня в такую древнюю старуху, что просто невыносимо об этом думать.
Салли поднялась, улыбаясь, и подошла к Тельме, чтобы поцеловать ее мягкую морщинистую щеку.
— Сейчас, Тельма, я собираюсь навестить Амабель, но мы с Джеймсом остановимся в вашем номере в башне.
— А, так ты все еще пользуешься, его услугами? Бедный мальчик, у него нет ни единого шанса. В первый же раз, когда я увидела вас вместе, то сразу поняла, что ты в два счета заставишь его снять штаны.
— Тельма, съешь-ка лучше кусочек нью-джерсийского сырного кекса!
Нахмурившись, Тельма повернулась к Марте, которая как раз возвращалась в комнату с очередным подносом кексов.
— Какая ты грубая, Марта, какая грубая! Могу поспорить, ты — фригидная женщина, и Эду каждый раз, когда он хочет добиться от тебя милостей, приходится выпрашивать их на коленях.
— Увидимся позже, — попрощалась Салли, усмехнувшись Джеймсу, Дэвиду и двоим опешившим от удивления специальным агентам из Портленда.
— Я скоро к тебе присоединюсь, Салли, — крикнул ей вслед Квинлан.
Когда Салли выходила из парадной двери гостиницы Тельмы, он уже продолжал расспрашивать хозяйку.
День был замечательный — теплый ветерок, который касался лица так легко, словно крылья бабочки, доносил соленый запах океана.
Салли вздохнула полной грудью. Перед магазином «Лучшее в мире мороженое» стояла Шерри Ворхиз. Салли помахала ей рукой, и та махнула в ответ. Потом из магазина вышла Хелен Китон — та самая, чья бабушка изобрела рецепт мороженого. Остановившись рядом с Шерри, она посмотрела на Салли и тоже приветственно помахала рукой. Милейшие женщины. Определенно они не могут иметь ни малейшего отношения к убийствам или исчезновению людей.
— Сорт, которым мы торгуем на этой неделе, — ореховый крем с бананом, — окликнула ее Хелен. — Обязательно зайдите с мистером Квинланом и попробуйте! Это не совсем то, что готовила моя бабушка, но мне нравится придумывать новые сорта. Ральф любит бананово-ореховое, он говорит, оно такое вкусное, что обязательно должно быть вредным.
Салли вспомнила, что Ральф Китон — хозяин похоронного бюро. Она увидела и Ханкера Доусона, ветерана второй мировой войны, который всегда носил свои две медали на кармашке байковых рубашек. Доусон подтянул мешковатые брюки и крикнул с другой стороны улицы:
— А вы знаменитость, Салли Брэйнерд! Пока вы не уехали, мы и не разобрались, что вы сумасшедшая. А теперь оказалось, что вы даже и не сумасшедшая. Я думаю, репортеры здорово разозлились, что вы не чокнутая. Помешанных да злодеев они любят гораздо больше, чем невинных или жертв.
— Ага, точно, — вступил Пурн Дэвис. — Газетчикам страсть как хотелось, чтобы вы были полным психом и кидались на людей. Им было явно неприятно сообщать, что вы оказались нормальной. Зато потом они накинулись на вашего папашу.
— Я рада, что они в конце концов занялись этим, — откликнулась Салли.
— За своего папашу можете не волноваться, Салли, — крикнул Гас Эйснер. — Его физиономию показывают чаще, чем президента. Они его схватят.
— Да, — присоединился Ханкер Доусон, — как только репортеры как следует запустят в него свои когти, они позабудут про все остальное. Они всегда так делают. Для них это теперь главный материал дня.
— Я очень на это надеюсь, — крикнула в ответ Салли.
— Ханкер Доусон, оттягивая пальцами подтяжки, равнодушно, просто констатируя факт, прокричал:
— Моя жена, Арлен, всегда раскачивалась в своем кресле-качалке. Она годами качалась, пока не померла.
Пурн Дэвис крикнул, поясняя:
— Ханкер имеет в виду, что она была малость не в своем уме.
— Такие вещи случаются, — сказала Салли, но, вероятно, недостаточно громко, чтобы они ее услышали.
Четверо стариков прервали игру в карты и все уставились на нее. Даже уже отвернувшись, она знала, что они смотрят ей вслед, пока она шла по этому прекрасному деревянному тротуару к коттеджу Амабель. Она заметила жену Гаса, Бельму Эйснер, и помахала ей рукой. Бельма ее не заметила — опустив голову, она шла в направлении универмага Пурна Дэвиса.
Коттедж Амабель выглядел свежим, как сама весна. На недавно высаженной клумбе красовались лиловые ирисы, желтые крокусы, белые пионы и оранжевые маки — все это было безупречно расположено и имело на редкость ухоженный вид. Оглядевшись по сторонам, Салли заметила цветочные ящики и маленькие садики, полные свежих цветов. Кругом множество и множество оранжевых маков и желтых нарциссов. Какой все же прекрасный городок! Похоже, горожане гордятся тем, как выглядят их дома и садики. Все тротуары чисто подметены. Интересно, нет ли у Коува викторианского побратима в Англии?
По дороге Салли раздумывала о том, что рассказал ей Джеймс по поводу всех этих исчезнувших людей. Она понимала ход его мыслей, но не принимала его. Просто не могла принять. Это невозможно, оскорбительно. Салли ступила на небольшое крылечко Амабель и постучала в дверь.
Нет ответа.
Она постучала еще раз и окликнула тетю. Похоже, Амабель нет дома. Что ж, несомненно, она скоро вернется. Салли знала, куда она хочет пойти — куда должна пойти.
И вскоре она уже стояла в центре небольшого кладбища. Оно было распланировано как большое колесо — самые старые могилы расположились в середине. Кладбище было таким же ухоженным, как и все в городе, газон недавно скосили, и от него исходил восхитительный аромат травы. Салли положила руку на верхнюю грань мраморного надгробного камня и прочла:
Элайя Бэттери.
Лучший бармен в Орегоне,
Умер 2 июля 1897 года.
81 год.
Канавки шрифта были тщательно прорезаны и оглажены. Салли взглянула на другие надгробия. Некоторые были невероятно разукрашены, на многих могилах сначала были деревянные кресты, которые, судя по всему, не раз заменяли. Надгробия, которые плохо сохранились, тоже были заменены.
Неужели в этом городе ничего не упускают из виду? Неужели все должно быть в безупречном состоянии, все — включая каждый надгробный камень?