Кэтрин Коултер - Блондинка в черном парике
Салли прошла от центра кладбища к краю. Здесь надгробия становились новее. Она нашла захоронения, относящиеся к двадцатым годам нашего века, потом — к тридцатым, сороковым и так далее, до восьмидесятых. Те, кто проектировал кладбище, были очень точны, разрабатывая его от центра так, что если вы хотите быть похороненным здесь в девяностых годах, то вам придется покоиться почти что на границе кладбища. Насколько Салли могла судить, они придерживались этой радиально-кольцевой планировки с самого начала. Сейчас здесь было очень много могил. Она представила себе, что, когда первые горожане решили заложить кладбище, участок земли, который они отвели под захоронения, наверное, казался им безграничным. Однако он таким не был. Сейчас здесь осталось очень мало места, потому что с западной стороны границей служили скалы, а с востока и севера его ограничивали церковь и чей-то коттедж. С юга оно почти упиралось в единственную дорожку, что вела вдоль скал.
Салли прошла к западному краю кладбища. Здесь могилы были совсем новые и столь же хорошо ухоженные, как другие. Она наклонилась, чтобы прочесть надписи на надгробиях.
Там были имена, даты рождения и смерти, но больше — ничего. Ничего оригинального, ничего личного, ни слова о том, что здесь покоится чей-то необыкновенный муж, отец, жена, мать… Только голые факты.
Салли достала из сумочки небольшой блокнотик и принялась записывать имена, высеченные на надгробиях. Она дошла до периферии кладбища, и у нее набралось добрых три десятка имен. Все эти люди умерли с начала и до конца восьмидесятых годов.
Что-то тут не так. Ведь город очень мал и становится с каждым десятилетием все меньше и меньше. Что же, тридцать человек умерло всего лишь за восемь лет? «Впрочем, все может быть», — подумала Салли. Возможно, стариков скосила какая-нибудь эпидемия гриппа.
Потом она заметила еще кое-что и почувствовала, как волоски на ее руках встают дыбом.
На каждом из этих камней было написано мужское имя. Ни одного женского. Ни одного имени ребенка — ни единого. Здесь были похоронены только мужчины. На одной из могил и вовсе было выбито: «Билли» и дата смерти. И ничего более. Что здесь происходит? Неужели за этот отрезок времени не умерла ни одна женщина, только мужчины? Это казалось странным.
На миг Салли закрыла глаза, думая о том, что она обнаружила. Она поняла, что обязана показать свой список шерифу Маунтбэнку и Джеймсу. Как же ей хотелось верить, что эти люди действительно жили здесь и умерли. Необходимо было удостовериться, что все они не имеют никакого отношения к тем, объявленным пропавшими. От одной мысли о том, что такая связь может быть, ей хотелось схватить Джеймса за руку и бежать из этого проклятого города как можно быстрее и как можно дальше.
Она покачала головой, особенно пристально вглядываясь в одно из надгробий. Имя показалось ей странным — Люсьен Грей. Ну и что, странное так странное, это не имеет значения. Все эти имена — подлинные, должны быть подлинными. Умершие были местные жители, и просто так уж вышло, что они умерли на протяжении этих восьми лет. Умерли одни мужчины. Она вдруг поймала себя на том, что ищет могилу Харви Дженсена. Конечно, ее тут не было. Но был этот камень с выбитым на нем именем Люсьена Грея. Он выглядел очень новым, действительно новым…
Салли покрылась холодным потом, в то время как мысли бешено завертелись в голове.
«Нет, нет! — уговаривала она себя. — Что за наваждение? Этот город — настоящий». В Коуве поселились хорошие добрые люди, а вовсе не зло, не смерть — больше смерти, чем она даже в состоянии себе представить.
Салли спрятала блокнот обратно в сумочку. Ей почему-то расхотелось возвращаться в коттедж Амабель.
Она боялась.
Прежде всего, зачем ту бедную женщину, крики которой она слышала две ночи подряд, держали взаперти? Может быть, она увидела нечто, чего ей не следовало видеть? Слышала что-то, чего ей слышать не полагалось?
Почему убили доктора Спайвера? Может быть, это он убил ту женщину, а кто-нибудь в городе об этом узнал и застрелил доктора, в некотором роде верша правосудие?
Салли попыталась выкинуть из головы все эти мысли. Она терпеть не могла бояться. Она слишком долго боялась.
Глава 28
Салли остановилась у входа в магазин «Лучшее в мире мороженое». Амабель здесь не было, зато была Шерри Ворхиз.
— Салли, как я рада видеть вас снова! Вы здесь с этим милым мистером Квинланом?
— Да. Можно мне попробовать бананово-ореховое мороженое?
— О, оно такое вкусное — просто пальчики оближешь! За всю историю магазина мы никогда не продавали так много мороженого в неделю, сколько сейчас. У нас теперь появилось так много постоянных клиентов — некоторые регулярно приезжают из разных мест в радиусе чуть ли не пятидесяти миль, — что нам, наверное, придется нанять кого-нибудь из тех старых бездельников, что вечно играют в карты вокруг своей бочки.
Из задней комнаты вышла Бельма Эйснер. Служебные помещения были отделены от магазина занавеской в очаровательных голубых цветочках. Бельма фыркнула:
— Да уж, Шерри, могу себе представить, как эти старые простаки будут торговать мороженым. Да они его сами все слопают, а потом будут рыгать и пытаться напустить на себя жалостный вид. — Она обернулась к Салли и расплылась в улыбке. — Мы когда-то обсуждали, стоит ли подключать к делу мужчин. Конечно, они ворчали, жаловались и вообще говорили, что это женская работа. Но в результате мы решили держать их подальше от магазина.
— Вероятно, вы правы, — проговорила Салли, принимая рожок с мороженым. Она откусила кусочек, и ей показалось, что она уже на небесах и вкушает райскую пищу. Она откусила еще немножко и вздохнула.
— Просто восхитительно. Жалко, что Хелен не может выйти за меня замуж.
Женщины рассмеялись. Шерри сказала:
— Да, с тех пор, когда мороженое хранили в гробах у Ральфа Китона, мы прошли немалый путь, правда, Бельма?
Бельма в ответ только улыбнулась, принимая у Салли два доллара шестьдесят центов.
Из подсобки вышла Хелен.
— Привет, Салли. А Амабель уехала в Портленд.
— За покупками и принадлежностями для своих занятий живописью, — добавила Бельма. — Она обещала вернуться дня через два. Вероятно, к пятнице приедет.
— О!
Салли снова лизнула мороженое, почувствовала во рту непередаваемый вкус и в блаженстве закрыла глаза.
— Должно быть, это еще более порочное занятие, чем съедать по три яйца в день.
— Да будет вам, какая разница, если вы съедите всего лишь один рожок в неделю. — Хелен повернулась к Бельме. — Знаешь, в прошлый вторник я видела, как Шерри съела целых три рожка подряд!