Уинслоу Элиот - Опасности прекрасный лик
Подошел Мигель и дружески положил ему руку на плечо.
— Вы принимаете все слишком близко к сердцу, — ласково сказал он.
— Точно. — Джонни понял, что собеседник принял его отчаяние за слабость.
— Вы не можете выполнить нашу просьбу?
— Я вам ни за что не отдам то, что уже отснял. Но я уже сказал, что фильм не будет выпущен. Можете передать своим большим деловым друзьям в Рио, что им не о чем беспокоиться.
Спустя некоторое время он понял, что остался на веранде один. Джонни задумался над дальнейшими шагами Мигеля. Погубит ли он его жизнь, чтобы поставить заслон на пути фильма? Файруза …
Что ж, хуже, чем сейчас, ему уже не будет, разве не так? Что может сделать с ним теперь этот подонок-шантажист из Рио? Жизнь-то ведь прошла, не так ли?
ГЛАВА 60
— А откуда, по-твоему, у Эмми Элсон такие сведения? — спросила Тони у Джастина, когда увиделась с ним в очередной раз.
— Понятия не имею.
— Она не обращалась ко мне… и вторая девушка, Марша Коллинз, тоже. Эмми с тобой встречалась?
— Да. Все они паразитки.
Тони посмотрела на него.
— Ты, разумеется, подашь в суд.
— Пока что я не знаю, что делать. Я пытаюсь выиграть избирательную кампанию. Судебный процесс сразу попадет на первые полосы всех газет.
Тони была удивлена, что он еще не вызвал своего адвоката. Ей казалось, что Джастин должен был бы подать в суд хотя бы для приличия.
Джастин метался по комнате.
— Кто же стоит за всем этим? — твердил он. — Вот что мне надо узнать! Кто стоит за всем этим враньем?
— Человек твоего положения в течение жизни наживает множество врагов, — заметила Тони. — Если бы ты был паинькой, то не занимал бы сегодня своего положения.
Джастин словно не слышал ее.
— А что там с Джонни Уитфилдом? — спросил он. — Он встречался с женой?
— Какая разница?
— У него есть причина иметь на меня зуб. Или, может, его кто-то науськал распустить обо мне все эти враки. Ты, случайно, не знаешь, чем он в последнее время занят?
— Он все еще бьется, чтобы добыть миллионы на свои оригинальные творения в Голливуде. Все меньше продюсеров имеют с ним дело. Он транжира. Думаю, дела у него неважные.
— Значит, ему нужны деньги?
— Полагаю, что да.
— Но кто мог ему заплатить за это вранье?
— Неужели ты и вправду думаешь, что это дело рук Джонни? Зачем ему это?
Джастин вспыхнул.
— Он меня не любит. И никогда не любил.
— Но оснований-то нет.
— Ты не знаешь, как мне с ним связаться?
— Нет.
— Вы по-прежнему не разговариваете?
— Нет. Есть же телефон. Почему бы тебе самому не позвонить? Там сейчас семь утра. Дом, наверное, еще дома.
К ее удивлению, Джастин именно так и поступил: он снял трубку.
— Какой номер?
Тони назвала номер, с любопытством глядя на Грума. С чего это Джастин решил, что Дом имеет какое-то отношение к статьям?
— Алло, Дом? Это Джастин. Слушай, я хочу найти Джонни. У тебя есть его номер? Нет… Понимаю. — Он что-то записал. — Большое спасибо. Надеюсь, не разбудил тебя? Нет-нет, личный вопрос. Еще раз спасибо. Пока.
— Ну? — спросила Тони.
— Джонни в Вегасе, как всегда, играет в азартные игры.
— Какая неожиданность! — громко сыронизировала Тони.
— Думаю, что после обеда я вылечу в Лас-Вегас и поговорю с ним. Побудь на посту за меня, хорошо? Телефон опять как с цепи сорвался. Я приказал Дуайту отвечать пока прессе: «Никаких комментариев».
— Тебе сейчас надо бы быть немного порешительнее, — сказала Тони.
— В свое время, в свое время. Сначала мне надо выяснить, кому я встал поперек горла.
Джонни был трезв, как стеклышко. Когда он играл, то никогда не пил. Сегодня вечером ему везло, и он чувствовал себя лучше.
«К чертям собачьим Голливуд, — думал он. — К чертям собачьим всех их!»
Колесо рулетки описало круг, и шарик бешено завертелся в красной ячейке. Он отвлекся, поэтому сейчас проиграл. Главное в игре — сосредоточиться. Одним из проявлений кинетической силы является способность заставить шарик остановиться на нужном цвете или открыть именно ту карту, которую нужно. Если сосредоточиться как следует, можно проделывать такие штуки силой воли.
Легкий удар по плечу заставил его подпрыгнуть.
— Джастин! — в раздражении вскочил Джонни. — Что ты здесь делаешь?
— Я только что прилетел из Нью-Йорка. Узнал, что ты тут.
— Давай выпьем.
Вся его волшебная сила теперь явно улетучилась. Сегодня он больше не выиграет, в этом у Джонни сомнений не было.
— Пойду поменяю на наличные.
Джастин ждал его в баре. Он занял столик в углу, подальше от телевизора, который мерцал над стойкой. Джонни заказал виски; Грум не пил.
— Знаешь что-нибудь об этом? — спросил Джастин, швырнув перед Джонни последний экземпляр «Манди уик», открытый на первой странице.
Джонни посмотрел на журнал равнодушно, затем, когда статья захватила его, стал читать более внимательно. Закончив чтение, поднял глаза, широко улыбаясь.
— Боже правый! — воскликнул он. — Наконец-то правда всплыла наружу! Как же, черт побери, ты умудрился это прохлопать?
Джастин вспыхнул.
— А ты уверен, что не приложил к этому руку?
— Нет, но я тебе кое-что скажу. За тобой охотятся не только нью-йоркские газеты. Даже Голливуд заинтересовался твоими делами.
— О чем ты?
— Как раз сейчас проталкивается проект сценария, в котором живописуется вся твоя поганая жизнь. Сценарий написан в форме документальной драмы, и, насколько я понимаю, очень убедительно.
— А ты уверен, что и здесь ты не приложил руку?
Подали виски для Джонни; он отхлебнул немного.
— Вполне уверен. Что мне с этого?
— За такую информацию могли заплатить весьма приличные деньги. Есть множество людей, которые хотели бы погубить меня.
— Не буду отрицать, что я тоже из их числа. Но я буду отрицать, что имею хоть какое-то отношение к этой статье.
— Я хочу, чтобы тот человек, который поставляет в газеты эти враки, кто бы он ни был, немедленно все это опроверг. Я хочу, чтобы эта тема была закрыта.
— Да уж, конечно. Желаю удачи. — Джонни начал подниматься.
Грум схватил его за воротник.
— Слушай, ты злорадный, пьяный сукин сын, ты наплел это вранье? Хоть кому-нибудь?
Джонни попытался вырваться. Воротник стянул ему шею, и он задыхался.
— Нет, — прохрипел он.
Грум отпустил его, и Джонни рухнул в кресло, нервно поправив воротник.
— Ты когда-нибудь говорил об этом Дому?
Джонни покачал головой.
— А матери?
