Джоанна Росс - Тайные грехи
– Вы его увидите. Только на десять минут.
– Десять минут через каждый час.
– Вы собираетесь остаться на ночь, – с утвердительной интонацией произнес доктор.
– Пока к нему не вернется сознание.
– М-да. Не хотел бы я вести с вами деловые переговоры. Ну ладно, по десять минут в час.
Другого она и не ожидала.
Реанимационную палату заливал яркий дневной свет. Переходя от одного пациента к другому, по кафелю бесшумно скользили сестры в обуви на каучуковой подошве; полы накрахмаленных халатов со свистом рассекали воздух; пахло дезинфекцией. И смертью.
Джошуа пришел в себя на рассвете. Рядом с его кроватью стояла Ли, наблюдая за показаниями приборов, регистрировавших каждое изменение в сторону жизни или смерти. После всех лет, когда отец казался ей огромнее вселенной, она испытала шок, увидев его таким беспомощным, с кожей цвета замазки, в параличе, утратившим дар речи. Все, что он мог, это с бессильной мольбой буравить ее полными слез глазами.
Ли напомнила себе: он совершил преступление, и не одно. Она всю жизнь гордилась своей правдивостью, но преследуя свои интересы, отец заставил ее много лет лгать самой себе. Ложь на лжи. Целая жизнь, построенная на фальши.
Мэтью нашел Ли бродящей из угла в угол небольшой приемной. На ней был тот же костюм цвета слоновой кости, в котором она вчера вечером рванула к отцу.
– Я только что узнал.
Суточная щетина у него на подбородке свидетельствовала о том, что он ночевал вне дома. Был с женщиной? Почему-то эта мысль не вызвала у Ли никакой реакции. Даже известие об измене мужа сейчас не вывело бы ее из оцепенения. Она чувствовала себя выжатой как лимон.
– Я попросила Ингрид передать тебе.
– Ты все время была одна?
Ли посмотрела по сторонам, словно удивленная вопросом.
– Да.
– Почему не позвонила Тине с Корбетом? Или Ким?
– Я не подумала.
– Я позвоню.
– Не нужно. – Она опустила глаза, словно боясь, что он прочтет в них ее позор. У нее было такое ощущение, словно на ее груди было выжжено клеймо. – Правда, Мэтью. Мне необходимо побыть одной.
Он может потерять ее! И, черт побери, не представляет, как предотвратить беду!
– Наедине с Джошуа?
– Еще неизвестно, выживет ли он. Я – все, что у него осталось. Если я покину его сейчас, это будет совсем другое дело. Я никогда не прощу себе, если он умрет из-за меня.
– Ли, ты слишком много на себя берешь. И так было всегда. Отец. Марисса. Компания… Тебя не хватит на весь мир!
Они застыли в противоположных углах комнаты словно противники.
– Я не собираюсь отвечать за весь мир. Только за свой собственный крохотный уголок.
– Иногда нас не хватает даже на это. Как ни старайся.
– Я ему нужна, – с отчаянием прошептала Ли.
Мэтью понимал: если сейчас, когда жизнь ее отца висит на волоске, увести ее силой и эта сволочь окочурится, это всю жизнь будет висеть над Ли – и над их браком.
– Ладно. Понимаю, в каком ты напряжении. Скажи по крайней мере: я собираюсь очистить свой кабинет на студии – могу я забрать и твои вещи?
Одно дело – показать спину, когда Джошуа способен управлять компанией. Но теперь… Господи, а ведь отец был Прав: студия у нее в крови. Воплощение единственной семьи, какую она знала…
– Мэтью, я не могу – во всяком случае сейчас. – Ли провела дрожащей рукой по волосам. – Компания «Бэрон» больше века была семейным предприятием. Там мои корни. Я не в состоянии бросить ее на произвол судьбы – сейчас, когда нет другого Бэрона, чтобы принять эстафету. А сотрудники? Нужно подумать и о них.
У Мэтью сроду не было корней. Временами, живя с Ли, он начинал верить, что сможет пустить их – в песчаную почву Санта-Моники, – построить жизнь не только для них двоих, но и для будущих поколений. Выходит, он ошибся.
Плохо уже и то, что Ли остается здесь, в клинике, с его злейшим врагом. Но поставить империю Бэрона выше их брака… Это предательство.
– Может, ты передумаешь?
Он сказал это ровным, бесцветным голосом, и только окаменевшая челюсть и побелевшие костяшки сложенных в кулак пальцев выдали нарастающее бешенство.
Ли закусила губу.
– Нет.
Мэтью тяжело вздохнул.
– В таком случае я ухожу из дома.
Как он не понимает? Стоя неподвижно, с разбитым сердцем, Ли не находила слов, которые могли бы его остановить. Ей предстояло выбрать, кому жить, а кому умереть: ее отцу или ее браку. Как сильно Ли ни любила Мэтью, как ни желала навести мосты через расширяющуюся бездну, ей было ясно: на самом деле у нее нет выбора.
– Как хочешь.
– Поживу в «Уилшире».
– Хорошо.
Все наладится, убеждала себя Ли. Она любит Мэтью, а он – ее. Он вернется.
– Буду весьма обязан, если ты перешлешь мои папки и почту.
– Да, конечно.
Они убивали друг друга, но не могли остановиться. Каждый и так уже отступил дальше, чем позволяла гордость.
– Ну я пошел.
Ли почувствовала жжение в горле и отвернулась, не в силах смотреть, как он уходит – бросив все, что они создавали вместе.
Несколько часов спустя врач топнул ногой и пригрозил взять назад свое разрешение, если она не даст себе небольшой отдых. Ли ехала в Санта-Монику по темным опустевшим улицам; в голове носились обрывки мыслей, разговоров, образы. Ее схватка с отцом. Ужасное зрелище того, как он валится на пол. Ожесточенное выражение лица Мэтью, требующего, чтобы она сделала выбор между любовью и долгом…
Дома она пошла в ванную и долго смотрела на свое отражение в зеркале. Лицо побледнело и осунулось. «Он погорячился. Действовал под влиянием момента. И алкоголя – я же чувствовала запах». Ли провела рукой по волосам. «Конечно, он погорячился». Внезапно она рухнула на колени перед унитазом – ее стошнило.
Много позже, в поисках занятия, которое отвлекло бы ее от проблем, с которыми ей пока не справиться, Ли пошла в кухню и исследовала содержимое холодильника. Села за стол – составить для экономки список продуктов. Она включила туда любимое пиво Мэтью – и вдруг сообразила, что оно не понадобится.
Когда-нибудь это станет прошлым. Старым фильмом, снятым на студии «Бэрон» и вышедшим в тираж. Забытым прежде, чем рассыплется в прах целлулоидная пленка.
И все-таки, вглядываясь в стену темноты за окном, она отдавала себе отчет в том, что это – не кино. Рассыпался их брак, а не целлулоид.
Чувствуя себя не в силах оплакивать страшную утрату, пока отец находится между жизнью и смертью, Ли загнала мысли о Мэтью в дальний уголок памяти.
Потом – когда сердце перестанет так болеть и рваться из груди – она придумает, как жить дальше.
Принцесса лежала на горе из пуховых перин и плакала. Крупные слезы стекали на шелковые белокурые волосы и превращались в кровь, покрывая пятнами тонкую, как паутинка, ночную сорочку…
