Татьяна Устинова - Хроника гнусных времен
Все молчали, и только дышала на крыльце громадная черная собачища. Кирилл посмотрел на нее. Ему было завидно — собачище не нужно было ничего объяснять.
— Скорее всего, заполучив листы, он ничего не понял. Книга-то арабская, и Яков мог написать что-то именно по-арабски. Я случайно услышал, как Сергей говорил кому-то в саду, что он завтра во всем разберется и что это какая-то ерунда. Он говорил с ним, с этим четвертым человеком. Сергей должен был прочитать текст, но он сказал, что это никакой не текст. Вряд ли Сергей понял, что это за бумажки и какое они имеют значение, но он моментально стал опасен. Он не отстал бы, пока не разобрался. Он даже сказал: я завтра во всем разберусь. Его нужно было убить.
Он перевел дыхание, потому что перед глазами опять всплыла голая голубоватая нога в темной воде и камень, обросший водорослями.
— Его оглушили, — сказал он безжалостно. — Или придушили, я в этих вопросах не специалист. Накачали в легкие воды, чтобы все было правдоподобно. Я ночью ушиб ногу о насос, который валялся в кухне. Насос был мокрый. Потом отволокли в залив. Если б я не проснулся и не спустился вниз, если б Гриша не шатался ночью по берегу, если б мы случайно не нашли Сергея, он бы… умер. Пока мы ковырялись в заливе, здесь все привели в порядок — насос исчез, зато появились бутылка водки и мое мокрое полотенце. Как будто мы выпили и потащились геройствовать в воду. Никто, кроме меня, не знал, что Сергей никогда и ничего не пьет. Не может. И скрывает это от всех, поскольку считает, что это унизительно. Черт бы его побрал…
— Ну кто, кто?! — в полной тишине вдруг закричала Света. — Кто это?! Что ты все тянешь и тянешь, твою мать!..
— Про клад знали в двух семьях — вашей и Якова. В вашей семье нет Людочки, а про семью Якова никто ничего не помнил. Когда я в первый раз зашел в вашу ванную, я очень удивился, что там нет зеркала. Настя сказала, что его разбили накануне бабушкиной смерти, и я сразу понял — зачем. Зеркало разбили, чтобы бабушка в последний момент не заметила человека, который вошел в ванную, чтобы ее убить. Не заметила и не подняла шум. В альбомах, которые мы смотрели, есть фотографии всех детей и внуков — маленьких и повзрослевших. Мы дошли только до середины. Когда я потом смотрел альбом, все фотографии были на месте. Кроме нескольких.
— Каких? — выдохнула Настя.
— Не было фотографий внучки Якова, которая жила у твоей бабушки, когда была маленькой. Есть только одна, которую ты мне показала, на ней ничего нельзя разобрать. Дальше — пустые места. Взрослой внучки Якова в альбоме нет, а должна была быть. И нет ее потому, что на тех фотографиях ее вполне можно узнать. Правда, Муся?
Нина Павловна закрыла рот рукой. Больше никто не шевельнулся.
— Я дурак, — сказал Кирилл, — я сразу знал, что зеркало разбила Муся. Велосипед есть только у Владика и у Муси. У Владика он новый и шикарный, а у Муси старый и ржавый. Насос тоже был старый. Фотографии мы смотрели втроем — Настя, Муся и я. Потом я нашел кучку пепла в камине и позже вспомнил, что Муся выронила из кармана какой-то конверт, Настя подняла его и вернула ей, и она решила, что проще сжечь его, чем прятать — чем черт не шутит. Тем более Владик, как я понимаю, любит пошарить по чужим карманам и сумкам. И только сегодня я вспомнил про дневник. Агриппина Тихоновна вела дневник. Я все думал, почему она уволила старую домработницу, да еще со скандалом, посмотрел запись трехмесячной давности, и все стало понятно. — Он полез в задний карман, вытащил тоненькую тетрадочку, перегнул ее пополам и прочитал:
— «Сегодня в булошной встретила Людочку. Очень бедствует, бедняжка. Галя недавно умерла, а я и не знала. Надо помочь. Людочка говорит, что в своей парикмахерской почти ничего не зарабатывает. Я могу взять ее к себе, но жаль Зосю — столько лет!.. Впрочем, Зося не пропадет, у нее дети и внуки, и на пенсию ей давно пора, а Людочка пропадет. Буду думать». Вот и все. — Он помолчал, рассматривая Мусю. — Бабушкин фен был белый, фирмы «Браун». Фен, который вытащили из ванны, был серый с надписью «профешионал». У профессионального парикмахера должен быть профессиональный фен. Только зачем вы «Браун» себе забрали? Пожадничали?
Муся аккуратно сложила льняное полотенце и перекинула его через плетеную спинку кресла, расправила плечи, обвела глазами семью, замершую, как в детской игре «Море волнуется».
— Ну что ж, — сказала она, сняла с волос косынку и так же аккуратно сложила, — все это очень интересно и поучительно. Я-то сразу поняла, что вы вовсе не тот Кирилл, о котором говорила старуха. Жаль. Осталось-то совсем немного. Только руку протянуть. Жаль.
— Муся, — прошептала Настя, и теперь уже Соня взяла ее за руку, — и бабушка… и Сережка…
Муся посмотрела на нее и усмехнулась:
— Дед нашел этот клад. Дед привез его из Германии. Дед жизнью поплатился, а старуха все прикарманила и думала, что откупилась. Мороженым, да еще тем, что я жила в этом доме, как приживалка! Конечно, мать знала про драгоценности. Бабушка ей сказала. Дед два листа ей отдал, а два оставил старухе. Драгоценности можно было найти, только соединив все четыре листа вместе. Но все было спрятано в этом доме, и у нас было только два — два листа из четырех! Мать тяжело умирала и говорила только о том, что старуха нас обворовала, ей все досталось, а мы нищенствовали всю жизнь из-за того, что дед был такой благородный и все деньги оставил старухе, а на нас ему было наплевать! Мать всю жизнь мечтала, как мы могли бы жить, если бы старуха не сидела на драгоценностях, как сторожевая собака!
— Почему вы ее убили? — спросил Кирилл. Он вдруг очень устал. Оглянувшись, он поднял кресло, с которого свалился Владик, и сел.
Муся равнодушно пожала плечами:
— Она видела, что я доставала книги и смотрела их. Я же должна была найти этот проклятый план! Она-то знала, где он! Все равно ее пришлось бы убить, — добавила она совершенно хладнокровно, — мне же нужно было забрать то, что всегда было моим, а она бы мне помешала. Я не думала, что Настя поселится здесь на следующий же день после ее смерти. Я бы успела все найти и забрать, никому бы в голову ничего не пришло.
— Но ведь вы так ничего и не поняли, — напомнил Кирилл, — вы же зачем-то спрашивали у Сергея, что именно там написано.
— Я не читаю по-арабски, — объяснила Муся охотно, — а там было написано по-арабски.
— Нет, — сказал Кирилл, — не по-арабски. И не написано.
— Что? — помедлив, спросила Муся, и красивые брови дрогнули. — Что вы сказали?
— Вы вернули листы в книгу тогда же, когда заметали следы и строили декорацию нашего с ним совместного пьяного дебоша. Это понятно. Сергей сказал, что ничего не понял и что там нет текста. Вы решили, что в книге есть еще какое-то указание и вам нужно его найти. Уносить книгу с собой вы побоялись. Поначалу вы были уверены, что вас никто и ни в чем не заподозрит, но тут влез я, и вы испугались. Я мог найти Сергея, а он мог прийти в себя и сказать, что накануне ночью разговаривал именно с вами, и вся декорация потеряла бы смысл, потому что он-то точно знал, что не пил со мной водку. Вы сунули листы обратно в книгу, а книгу поставили на полку. Этих книг никто не касался много лет, и вы думали, что они никого не интересуют. Вы собирались забрать ее сегодня, пока Сергей не пришел в себя. И потом сделать еще одну попытку. Правильно?
