Татьяна Устинова - Хроника гнусных времен
— На «Ниву». Хорошая машина. Надежная, и собаку удобно возить.
— А Кирилла зачем стукнул? — Это Настя вступила. За спинками кресел она пробралась к Соне и взяла ее за руку.
— От злости. Я думал, это опять за ней следит кто-то. Думал, хоть ночью дадут поговорить, и не вышло. Думал, проучу, как следить за ней!.. Она-то как увидала, что я его стукнул, так чуть сама не умерла. Уйди, говорит, не показывайся больше, знать тебя не хочу! Я не знал про уголовника-то…
— Этого не может быть, — пробормотала Соня, — не может этого быть.
— Да, — вспомнил Кирилл, — ожерелье. Ожерелье, дорогая тетя Александра, осталось в мастерской, так что вряд ли теперь вам удастся его заполучить. Это Владик звонил? Вы его надоумили?
— Пошел ты, щенок, — сказала тетя, — она еще подавится этими камнями. Она и ее недоумок. Пусть забирают и катятся. Мне не нужна такая дочь. Так и знай, — она повернулась к Соне и потрясла у нее перед носом пальцем, похожим на сардельку, — матери у тебя больше нет! Променяла ты мать на чужого мерзавца! И ничего у тебя с ним не выйдет. Никогда. Это уж я тебе точно говорю, потому что знаю тебя, идиотину!..
— Сонечка, сядь, — попросила Настя и пододвинула кресло, — сядь, пожалуйста, и не слушай ты ее!..
— Как же это? — вдруг спросила у нее Соня. — Почему? За что?
— За то, что такая дура, — ответила тетя Александра и отвернулась.
— С этим все ясно, — быстро проговорил Кирилл, — все выскажутся попозже, во время прений. Переходим к основному вопросу повестки дня.
Он нервничал и понимал, что говорит что-то не то, но у него не было сил на политес.
— Агриппина Тихоновна не роняла в воду фен. Она умерла от электрического разряда, не имевшего отношения к фену. Сначала я увидел, что пробки выбило как-то странно, а потом Настя сказала, что фен, который бабушка якобы уронила, вовсе не тот, который она подарила ей на день рождения. У нее был только один. Значит, убийца забрал ее фен себе, а в ванну сунул какой-то другой. Я не знаю, зачем он это сделал, от жадности, или по глупости, или по недосмотру, но Настя догадалась, что бабушку убили, и таким образом я оказался в вашем доме. Настя хотела разобраться в этом, и я должен был ей помочь.
— То есть ты на самом деле не тот Кирилл, которого видела мама? — уточнила Нина Павловна.
— Нет. Не тот. Но это совершенно неважно. Настя показала мне бабушкин дневник, где было написано среди прочего, что ее беспокоят Настя, Сергей и Людочка. С Настей и Сергеем все более или менее ясно. Из-за Насти она беспокоилась потому, что та встречалась с Кирой, а бабушка считала, что он дрянь.
— Кира — это тот, другой Кирилл, — объяснила Настя, не выпуская Сонину руку. Кириллу хотелось, чтобы она слушала его, но она слушала плохо, все смотрела на Соню, как будто контролируя ее и опасаясь, что с ней все еще что-то может случиться.
— А Сережка? — спросила Нина Павловна.
— Сергей влюблен в Мусю, — бухнул Кирилл, и Нина Павловна вытаращила глаза, — и бабушка об этом знала. Вообще, ваша бабушка была женщиной необыкновенной. Во всех отношениях.
— Развратница, мразь, змея, — холодно сказала тетя Александра, глядя в пол. Как-то так получилось, что все отодвинулись от нее, она сидела одна, вокруг нее было пусто и морозно, как на Северном полюсе.
Некрасивая злая женщина посреди Северного полюса.
— Муся, — дрожащим голосом спросила Нина Павловна, — это правда?
Муся молчала, сосредоточенно вытирая руки льняным полотенчиком для посуды. У нее было угрюмое и напряженное лицо.
— Нина, не волнуйся, — Юлия Витальевна заглянула ей в лицо. — Кирилл, говорите быстрее, мы же не железные!..
— Я не знал, кто такая Людочка. В семье нет человека с таким именем. Настя сказала, что и не было никогда. Тем не менее Агриппина Тихоновна написала ее имя вместе с именами внуков. Значит, эта самая Людочка все-таки была близким человеком.
— Кирилл, это все очень хорошо и совершенно в духе Агаты Кристи, но я не понимаю, зачем вообще нужно было… убивать маму? — вступил Дмитрий Павлович. Вид у него был растерянный и сердитый.
— Не мешайте, дядя Дима, — сказала Света с досадой, — он же пытается объяснить.
— У вашей матери были деньги, Дмитрий Павлович. Я не понимаю, почему вы никогда не задавались вопросом, на что, собственно, она живет полвека после смерти мужа. На что покупает машины. На что содержит домработницу. На что ездит на курорты и помогает внукам.
— Фр-р, — злорадно выдохнула тетя Александра, — моя сестра была содержанкой, безнравственной и развратной тварью.
— У нее были средства, — повторил Кирилл, — Сонино ожерелье стоит под сто тысяч долларов. Откуда оно взялось у бабушки?
Тут произошла катастрофа.
Тетя Александра вдруг выпучила глаза, почернела, и праведный инквизиторский гнев переродился в тяжкое, огромное, нечеловеческое изумление.
— Ско-о-олько? — провыла она. — Сто-о-о? Сто тысяч?! Сонькино?! Сто тысяч долларов?!
Подбородки затряслись, шея вытянулась, и она что есть силы пнула стул, на котором горбился совершенно несчастный Владик. Стул упал, и Владик повалился вместе с ним. Света отскочила в сторону, как будто на нее опрокинули банку с пауками.
— Что ты мне врал, скотина?! Ты… ты сказал — тысяча! Ты… ты хотел… прикарманить?! Обмануть?! Меня?!
Владик захныкал, пополз по полу и спрятался за Свету.
— Соня! — тоненько крикнул он из-за Светы. — Соня, скажи ей!..
— Света, дай ему воды, — распорядилась Нина Павловна.
Тетя Александра изменила цвет лица с черного на бурно-лиловый, под цвет халата, и стала натурально хрипеть и ломать руки. Кресло скрипело под ней и ходило ходуном.
— Потом мне рассказали про клад, — продолжил Кирилл, тетя Александра больше его не интересовала, — Нина Павловна рассказала. В детстве они играли в кладоискателей, и бабушка очень рассердилась, когда застала их за этим занятием.
— Это глупости, — сказал Дмитрий Павлович убежденно, — детские глупости, и больше ничего.
— Нет. Клад действительно был. И его на самом деле привезли из Германии ваш отец и его друг. И именно на эти деньги Агриппина Тихоновна жила всю жизнь.
— 3-з-змея… — шипела тетя Александра, — хищ-щница!..
— Был клад. Он был спрятан в доме, и о том, где он спрятан, знали три человека — бабушка, дед и Яков, тот самый близкий друг. Потом появился еще один — четвертый человек, который решил забрать его себе. Но этот четвертый знал только о том, что клад существует. Он должен был его найти. Сергей показывал мне арабские книги, которые так нравились ему, когда он был маленький. Это книги Якова. Яков почему-то отдал их вашей бабушке, а не оставил в собственной семье. То ли он любил ее, то ли очень дружил с дедом — вряд ли сейчас можно сказать наверняка. Так или иначе, книги простояли в шкафу семьдесят лет или около того, и, когда мы с Сергеем их смотрели, оказалось, что в одной книге не хватает страниц. Я не мог понять, какой смысл выдирать листы из книги столетней давности, пока не сообразил, что, может, дед и Яков именно на этих листах нарисовали план, как найти клад. Вот это была совершенно гениальная мысль. Ни один следователь и энкавэдэшник не догадался бы. Они по-русски-то едва разумели, не то что по-арабски! Даже если бы забрали все, старые арабские сказки скорее всего уцелели бы — кому они нужны! Сергей не помнил, что там было написано или нарисовано, но там был именно план. И он исчез. Четвертый человек подошел совсем близко к цели.
