Нора Робертс - Смерть не имеет лица
На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял долговязый молодой человек в поношенных джинсах и старинной парке. «Лет двадцать с чем-то», – предположила Ева. Серые мечтательные глаза смотрели с таким простодушием, что она сразу представила, как уличные воришки и пройдохи выстраиваются в очередь, чтобы обчистить его карманы. С худощавого лица молодого человека можно было писать портрет мученика или самоотверженного жреца науки. Но в темно-русых волосах, собранных в гладкий хвостик, виднелись выгоревшие на солнце пряди, что явно не свидетельствовало о кабинетном затворничестве. Юноша смотрел на нее, смущенно улыбаясь.
– Вы кого-то ищете? – спросила Ева.
В этот момент Пибоди обернулась, вытаращила глаза и издала какой-то пронзительный визг:
– Зак! О, вау! Зак!
Она сделала огромный скачок и прыгнула прямо в длинные, протянутые к ней руки. Наблюдая, как Пибоди в своей безукоризненно отглаженной форме и уставной обуви болтает ногами в нескольких сантиметрах от пола, Ева не знала, что и думать. Она медленно поднялась из-за стола, а Пибоди продолжала чисто по-детски восклицать в промежутках между поцелуями:
– Что ты здесь делаешь? Как ты здесь очутился? О, как я рада тебя видеть! Ты надолго?
– Ди… – все, что он смог произнести, подняв Пибоди еще выше, чтобы поцеловать ее в шею.
Ева прекрасно знала, что в их подразделении достаточно длинных злых языков, и решила вмешаться:
– Извините. Сержант Пибоди, я полагаю, что эту трогательную сцену лучше продолжить во внеслужебное время.
– Ой, простите! Опусти меня, Зак, – спохватилась Пибоди, но продолжала с собственническим видом обнимать молодого человека даже тогда, когда ее ноги наконец коснулись пола. – Лейтенант, это Зак.
– Ну, это я уже слышала.
– Мой брат.
Взгляд Евы разом изменился. Она тут же начала искать родственное сходство между ними – и не обнаружила. Они не были похожи ни конституцией тела, ни цветом волос или оттенком кожи, ни чертами лица. Еве оставалось выдавить из себя дежурную улыбку:
– Очень приятно.
– Я не хотел помешать вам… – Зак, зардевшись, протянул ей свою большую руку. – Ди так много хорошего рассказывала о вас, лейтенант…
– Рада слышать, – ответила Ева, почувствовав, что ее рука словно затерялась в его руке, которая, однако, была при пожатии мягкой, как шелк. – А вы который из детей в семье?
– Младший, – ответила за него Пибоди и произнесла это с таким обожанием, что Ева не смогла сдержать улыбку.
– Младший? – повторила она, еще раз смерив парня взглядом. – Стало быть, самый маленький… Но, Зак, вы ведь метра два или около того. Да?
– Два и восемь, – уточнил он и опять застенчиво улыбнулся.
– Он пошел в нашего папу. Они оба высокие и худые. – Пибоди вновь неистово стиснула брата в объятиях. – Зак у нас художник по дереву. Он делает самые красивые на свете предметы мебели, особенно шкафы.
– Перестань, Ди. – Зак покраснел от смущения. – Я всего лишь столяр. Умею обращаться с инструментом – вот и все.
– В последнее время многие научились обращаться с инструментом… – пробормотала Ева, неожиданно вспомнив Лизбет Кук.
– Почему ты не сказал мне, что собираешься в Нью-Йорк? – спросила Пибоди.
– Хотел сделать тебе сюрприз. Еще два дня назад не был уверен, что удастся приехать.
Зак ласково погладил Пибоди по голове, и это движение вновь напомнило Еве о проблеме человеческих взаимоотношений. Все-таки некоторые отношения строились не на сексе, не на власти или расчете, а на чем-то менее плотоядном, – может быть, на простой человеческой любви…
– Я получил заказ на несерийную мебель от людей, которые видели мою работу там, в Аризоне.
– Здорово! И сколько это займет времени? – спросила Пибоди.
– Не знаю, как получится. Я, наверное, пробуду здесь, пока не закончу.
– Прекрасно! Ты остановишься у меня. Я дам тебе ключ и расскажу, как ко мне добираться. Сядешь в подземку… – Пибоди закусила губу. – Только не зевай по сторонам! Здесь все не так, как дома. Не носи деньги и удостоверение личности в заднем кармане, потому что…
– Пибоди! – Ева подняла палец, прося внимания. – Займись-ка ты остаток дня личными делами. Устрой брата как следует.
– Я не хочу, чтобы из-за меня возникли какие-то проблемы… – начал сопротивляться Зак.
– Вы создадите больше проблем, если она будет беспокоиться, как бы вас не обобрали шесть раз, пока вы доберетесь до ее квартиры, – довольно сурово пресекла его возражения Ева. Ей вдруг действительно стало боязно за этого добряка, само лицо которого служило «пометкой» для уличной шпаны и карманников. Впрочем, ей не хотелось слишком уж сгущать краски, и она попыталась смягчить свою строгость улыбкой:
– Главное – не быть растяпой, а вообще-то у нас здесь относительно спокойно.
– Но мы же хотели поехать в контору Брэнсона, – напомнила Пибоди.
– Думаю, что управлюсь одна. Если что-то вдруг понадобится, свяжусь с тобой. Давай, показывай Заку достопримечательности Нью-Йорка.
– Рад был познакомиться, лейтенант.
– Я тоже очень рада.
Ева посмотрела им вслед. Пибоди просто распирало от сестринской нежности, а Зак шел, слегка наклонившись к ней, чтобы, наверное, лучше слышать ее безудержное девчачье щебетание.
Семья… Ева задумалась: она вновь столкнулась с загадкой. Семья была для нее чем-то почти непостижимым и не слишком притягательным. Институт, заведенный людьми для устройства жизни на собственный лад в попытке защититься от жестокости – или, напротив, от свободы – внешнего мира. Конечно, он был безлик, мелочен и тривиален, а те семьи, которые Ева встречала в своей жизни, при всей внешней схожести устоев были абсолютно разными и преподносили сюрпризы, отнюдь не всегда радостные. В случае же, свидетелем которого она только что оказалась, было приятно увидеть, что в этом эфемерном для нее институте еще можно встретить что-то стоящее.
Заместителю Брэнсона Крису Типлу было около тридцати. Приятное полнощекое лицо, ярко-рыжие, почти красные волосы. И примерно того же цвета сейчас были распухшие ободки его глаз. Он плакал, уже совершенно не стыдясь своих слез, которые катились по этим полным щекам.
– Его любили все… – единственное, что он пока смог сказать Еве.
Всеобщая любовь… Обычно Ева относилась недоверчиво к подобным утверждениям. Пока ей было ясно одно: главным следствием происшедшего являлась нависшая над всеми сотрудниками компании неопределенность их дальнейшего положения.
– Я сочувствую вашей утрате, – осторожно проговорила она.
– Невозможно поверить в то, что он никогда не войдет в эту дверь! – Дыхание Типла стало прерывистым, он прижал платок ко рту, словно боясь, что у него снова пропадет голос. – Никогда, понимаете? Все в шоке. Когда Би Ди сегодня утром объявил о случившемся, никто не смог выговорить ни слова.
