Джулия Фэнтон - «Голубые Орхидеи»
— Иисус Христос, — Пол огорченно покачал головой. — Вэл, ты уверена в этом? Ты проконсультировалась со специалистами?
— Конечно. Доктор Фелдман сказал мне, что ты не имел права начинять меня наркотиками, не посоветовавшись с ним. Это не согласуется с медицинской этикой. Я намерена предъявить тебе иск за преступную небрежность врача. И если наш ребенок родится с каким-нибудь дефектом, хотя бы с родимым пятном, Пол, — я заставлю тебя и лично, и финансово ответить. Пять миллионов долларов для начала. Ну как? Ты чуть не разрушил мою карьеру и, возможно, серьезно повредил нашему ребенку.
— Боже, — задыхаясь, пробормотал он, — Вэл, я, конечно, не хочу всю жизнь платить на содержание ребенка и готов отказаться от родительских прав…
Она отодвинулась от стола и встала.
— Если ты предоставишь мне свободу, тебе ни за что не придется платить. Ты даже не увидишь ребенка. Между прочим, я уже чувствую его, — резко бросила она. — Меня обследовали ультразвуком. Будет девочка. Надеюсь, ты доволен тем, что сделал… и нам следует молиться Богу, чтобы она родилась нормальной, папочка.
В комнате ожидания Брентвудской больницы Пичис и Эдгар Ледерер стояли, взявшись за руки, и смотрели в окно.
— Пятнадцать часов, — повторяла Пичис, сжимая руку Эдгара. — Это продолжается уже пятнадцать часов, Эдгар… тяжелые роды, помимо всех прочих проблем.
— Она справится, милая. Ты же знаешь, какая она сильная. Она переносила и более тяжелые вещи, чем всего лишь рождение ребенка.
— Но ребенок…
— С ней тоже будет все хорошо, — не совсем искренне уверял Эдгар.
В родильном отделении по динамику проигрывали Дайон Уорик. Ее пение время от времени прерывалось лаконичными объявлениями.
В отдельной родильной палате Валентина сжалась, когда еще одна схватка мучительной болью пронзила ее тело. Волосы ее увлажнились от потуг, губы были искусаны до крови. Она не предполагала, что роды окажутся такими тяжелыми. Каждая схватка отдавалась в мышцах спины, втройне усиливая боль.
— Дыши, — приказала Орхидея, стискивая ее руку, — дыши, Вэл… Помнишь, что сказала сестра? Тренируй дыхание!
— Не могу…
— Ты должна, Вэл! Пожалуйста…
Изнуренная, Валентина пыталась дышать. Затем, когда боль наконец отступила, она откинулась на матрац.
— Ты все делаешь великолепно, — ободряла Орхидея приглушенным голосом.
Валентина посмотрела на монитор контрольного аппарата, установленный у нее на животе. Ультразвуковой прибор регистрировал сердцебиение ребенка, другой прибор фиксировал маточные схватки. Медсестра заглядывала каждые две-три минуты проверить ее.
Валентина закрыла глаза и стала молиться, но молитва была прервана новым спазмом, заставившим ее тело выгнуться дугой. Валентина пыталась, но не смогла сдержать пронзительный крик.
— С тобой все в порядке? — задыхаясь, выговорила Орхидея.
Этот приступ боли не уменьшался, как прежние. Он увеличивался с сокрушительной силой. Валентина снова пронзительно закричала.
Орхидея пришла в ужас.
— В-Вэл, позвать доктора?
— Да, да, да, да, — сквозь стиснутые зубы взмолилась Валентина. — Оно приближается… сейчас… о Боже… Скорее! Она разрывает меня на части!
Орхидея вскочила и, спотыкаясь, бросилась к двери, но внезапно побледнела и, потеряв сознание, рухнула на пол.
— Орхидея! — закричала Валентина.
В ужасе она стала нашаривать у подушки кнопку вызова.
Криста Доротея Дженсен вступила в мир с пронзительным криком, заполнившим стерильную родильную палату внезапной жизнью.
Валентина не могла остановиться и продолжала плакать.
— С ней все в порядке? С ней все в порядке?
— Выглядит она великолепно! — ответила доктор Макинтайр из-под своей маски. — И весит восемь фунтов две унции. Превосходный вес. Сейчас я передам ее педиатру, и он сделает обычные анализы, но, на мой взгляд, она в прекрасном состоянии.
Валентина облизала свои потрескавшиеся кровоточащие губы.
— Я хочу узнать как можно скорее.
Пятнадцать минут спустя, когда медсестры приводили Валентину в порядок после выхода последа, к ней подошел педиатр.
— Миссис Дженсен, тест Апгар, который мы сделали ребенку, дал хороший результат. Во всяком случае — все в пределах нормы. Мы проведем другие обследования позже, но все признаки благоприятные.
Она снова заплакала, на этот раз от радости.
ВашингтонСенатор Чарлз Уиллингем поспешно вышел из здания Сената, почти бегом стал спускаться по высокой лестнице. Он знал, что толпа репортеров и фотографов подстерегает его на улице, но надеялся ускользнуть от них.
— Сенатор Уиллингем! Сенатор Уиллингем!
— Да, да, — отвечал он окружившим его репортерам, в характерной для южан манере растягивая слова. Защелкали фотоаппараты со вспышками. — Хорошо, хорошо.
Его засыпали вопросами.
«Сенатор Уиллингем, это правда, что колумбийцы вам угрожают?» «Сенатор, вы собираетесь проводить законопроект номер 4388?» «Сенатор, вы все еще поддерживаете Харрисона Ловела на роль посла в России?» «Сенатор, правда, что вам вчера угрожали подложить бомбу?» «Сенатор! Сенатор! Вы помолвлены с Джиной Джоунз, бродвейской актрисой?»
Он встал на ступенях таким образом, чтобы хорошо получиться на фотографиях. Каждый человек его родного штата Алабамы и шестьдесят процентов остальных жителей страны смогут немедленно узнать его с копной снежно-белых волос, в дорогом безупречно сшитом костюме из блестящего искусственного шелка, в кремовой сорочке с черным галстуком-ленточкой. Уиллингем работал в Вашингтоне уже более тридцати пяти лет. Превосходный политик, он любил быть в гуще событий.
— Ладно, ладно, — весело начал он, — отвечу на все вопросы, если освободите немного места, чтобы я мог дышать.
Репортеры неохотно отступили на несколько шагов.
— Начнем с самого важного — с моей помолвки. Как вы, наверное, читали в газетах, — он подмигнул, — на следующей неделе в клубе «Джоки» состоится большой вечер. Моя красавица Джина, конечно же, будет там — я никуда без нее не выхожу, и когда вы увидите ее, то поймете почему. Она восхитительна.
— А бомба? — закричала женщина. — Сенатор, как насчет угрозы подложить бомбу?
— Ну что ж, — протянул Уиллингем, — ни один политик не может обойтись без подобных забот, не так ли? Ни один или ни одна, — добавил он. — Я предоставил это дело своим служащим, и они очень хорошо с ним справились. Мы еще не взлетели на воздух, правда?
