Татьяна Корсакова - Ничего личного
– Я только что из больницы, у вашего деда там, на переезде, прихватило сердце.
– Насколько все серьезно?
– Не знаю. Он приехал вместе с Силантьевым, держался молодцом, с врачами разговаривал, с ребятами из опергруппы, на вопросы отвечал. Я еще подумал, что он кремень, а он к машине своей подошел, за грудь схватился и упал.
– Что врачи говорят?
– Говорят, состояние стабильно тяжелое.
– А прогноз какой?
– Не дают они никаких прогнозов. Говорят, рано еще.
Андрей потер шрам, вслед за Иваном прошел на кухню, тяжело опустился на табурет… Их вечная конфронтация с дедом, их взаимная неприязнь позволяли надеяться, что известие о смерти внука не станет для Старика слишком сильным ударом. Выходит, он ошибался? Выходит, он совсем не знал своего деда?
– Большой босс у нас мужик крепкий, он поправится. Вот увидите. – Иван поставил на огонь чайник, посмотрел искоса: – Андрей Сергеевич, есть еще новости. Там, – махнул он рукой куда-то в сторону окна, – все абсолютно уверены, что за рулем были именно вы.
– Почему? Ты же говорил, что Гром… что водитель сгорел.
Иван потер красные от усталости и бессонницы глаза.
– На насыпи нашли фрагмент руки… На ней татуировка…
– Нет. – Андрей замотал головой. – Не должно быть татуировки! У парня, который погиб вместо меня, на теле не было татуировок.
– Но она была. И Силантьев сказал, что это ваша. – Иван задумался, подбирая верное слово: – Что это ваша химера.
– Сам ты ее видел? – Андрей дернул ворот рубашки с такой силой, что на пол посыпались пуговицы, повернулся плечом к Ивану. – Она похожа на эту?
Иван долго и внимательно рассматривал химеру, а потом наконец сказал:
– Один в один.
Значит, Гром все-таки решился: поборол свой страх и сделал татуировку. Причем точно такую же, как у друга. Гром во всем стремился ему подражать, даже в таких вот мелочах…
– Этот человек, который погиб… – Иван замялся.
– Он был моим другом.
– Простите.
– Не надо извиняться, и давай на «ты».
– Это нарушение субординации.
– О какой субординации речь?! Я же умер.
– Хорошо. – Иван вышел из кухни и тут же вернулся с пластиковым пакетом. – Чуть не забыл, это из сейфа.
– Спасибо, нам это пригодится.
– Я пытался дозвониться Семену Антоновичу, его аппарат по-прежнему недоступен. Думаете… думаешь, это он?
– Нет. – Андрей мотнул головой. – Это не он.
– Хорошо. Шеф – мировой мужик. Но сейчас Семен – подозреваемый номер один. Взрывное дело знает, к твоей машине свободный доступ имел и исчез за несколько часов до преступления. Странно.
– Странно. – Андрей потер шрам.
– И твоя жена тоже исчезла.
– Исчезла. – Как бы он хотел не согласиться, опровергнуть и первое, и второе утверждения! Но крыть было нечем, доводы сердца не могли пересилить доводы разума. И лучший друг, и его жена Лиховцева исчезли почти в то же самое время, когда его джип взлетел на воздух.
Из задумчивости Андрея вывела настойчивая трель, кто-то звонил в дверь…
* * *Сема привалился плечом к обшарпанной стене, ожидая, когда ему откроют. Он пер обратно в Москву на немыслимой скорости и всю дорогу молился, чтобы услышанное по телевизору оказалось брехней. Никогда в жизни не молился, а теперь вот… В окнах Ивановой квартиры горел свет, и, наверное, это был дурной знак.
Наконец щелкнул дверной замок, и Сема медведем ввалился в теплую прихожую.
– Рассказывай! – рявкнул с порога.
– Вы уже знаете? – Иван не выглядел подавленным. Да и с чего бы, это же не его лучшего друга убила какая-то мразь…
– Ничего я не знаю, – жестом смертельно уставшего человека Сема потер глаза, сбросил куртку прямо на пол, – но хочу, чтобы ты прямо сейчас мне все рассказал. Ты же был там, я тебя по телику видел. Скажи, это правда?
– А вы где были, Семен Антонович? – Иван смотрел исподлобья, с подозрением смотрел. – Вам никто не мог дозвониться всю ночь.
– Я?.. – Сема растерянно моргнул. – Хочешь сказать, что это я Андрюху?! – Он не выдержал, зарычал, схватил Ивана за ворот свитера, рванул на себя. – Ты, падла, хочешь сказать, что это я убил своего лучшего друга?..
– Тише… – прохрипел Иван. – Не надо шуметь…
Но Сема уже ничего не слышал. Он потерял лучшего друга, он едва не потерял своего еще не родившегося ребенка, и теперь его обвиняли в предательстве.
– Где я был? Хочешь знать, где я был?! Так я тебе сейчас все подробно объясню…
Иван почти не защищался, синел лицом, но не отбивался. Сморкач…
– Сема, уймись! Ты же его задушишь! – знакомый голос прорывался сквозь волны ярости.
Сема отмахнулся от голоса как от назойливой мухи, когда внутри все клокочет от боли и ярости, не до голосов. И тогда кто-то с силой врезал ему по ребрам. Он рыкнул, выпустил из объятий полузадушенного Ивана, развернулся, готовый крушить все на своем пути. Зря этот «кто-то» вмешался. Ох, зря… Семен занес кулак для удара и даже успел ударить…
– Сема, совсем охренел… Это я!
Семе понадобилось время, чтобы прийти в себя и разглядеть в полутемной прихожей Лиховцева.
– Андрюха, ты?.. – спросил он шепотом. – Живой?
– Живой. – Андрюха потрогал подбородок. – Но челюсть ты мне, кажется, сломал.
– Челюсть – это ерунда, – сказал Сема. – Челюсть срастется.
Оказывается, там, на небе, есть кто-то, кто выслушивает мольбы. Выслушивает и даже иногда отвечает на них вот такими чудесами. Оказывается, Семен совершенно напрасно столько лет был махровым атеистом.
– Живой, сукин сын… – Он уселся прямо на пол, рядом с сипящим и кашляющим Иваном. – А что же по телику? Да за такую дезу этих журналюг поубивать мало…
– Это не деза. – Андрюха сел рядом, и теперь в крошечной прихожей совсем не осталось места. – Вместо меня погиб Гром…
Обшарпанную однушку на самой окраине им снял Иван. Страшную, ободранную, с убитой мебелью и продуваемыми всеми ветрами деревянными рамами. Окно на крошечной кухне было почти постоянно открыто, потому что Андрюха беспрерывно курил. Сколько лет назад бросил, а теперь снова начал. И дымил как паровоз.
– Почему мне нельзя легализоваться? – спросил Сема, глядя на притулившегося у открытой форточки друга. – Я же невиновен и могу это доказать. Лихой, у Ивана нет моих возможностей, я мог бы узнать больше.
– Во-первых, ты главный подозреваемый. – Лихой щелкнул зажигалкой, закурил. – Не факт, что до выяснения обстоятельств тебя не закрыли бы в КПЗ. Много ты узнаешь, сидя в КПЗ?
– А во-вторых? – Лихой был прав, но соглашаться с ним Семе не хотелось.
