Екатерина Мурашова - Детдом
Анжелика считала такой радикальный путь не слишком приемлемым и даже не слишком эффективным (нельзя же держать его на седативных препаратах до конца жизни!) и для относительной стабилизации Владимира без зазрения совести воспользовалась единственной зацепкой, которую сумела придумать. Глубоко пожилая и тяжело больная мать Клавдии Петровны после трагической смерти дочери осталась одна. Никаких родственников, желающих ухаживать за лежачей, невыносимо капризной больной, разумеется, не сыскалось. Медики предложили временно поместить ее в больницу, своеобразную «передержку», где находились нищие, никому не нужные старухи, и оформлять документы в интернат для хроников.
Анжелика явилась перед невменяемо мечущимся Владимиром в виде символического ангела с пылающим мечом и грозно произнесла четыре ключевых словосочетания: «Мать Клавдии Петровны, брошенная, никому не нужная, интернат!»
Владимир, как и предполагала Анжелика, среагировал моментально и сравнительно адекватно. В настоящее время уход за капризной, невыносимой для посторонних старухой, находящейся после смерти дочери в состоянии непрерывной истерики, и выразительное чтение ей книг составляли практически основное занятие художественного руководителя ансамбля «Детдом».
– Он хочет кому-нибудь отомстить, – сказал Дмитрий. – Говорит, что только тогда успокоится.
– Кому это? – удивился Егор. – Если милиционеры кого-нибудь найдут, посадят в тюрьму. А если не найдут, тогда – кому же мстить?
– Ты думаешь, ее случайно убили? – спросил Дмитрий.
Егор промолчал. Он не мог думать на такие темы, это для него было слишком тяжело. Он каждый день ходил в церковь и, как умел, молился за упокой души Клавдии Петровны (он знал, что она была коммунисткой и атеисткой, но в его глазах это ничего не меняло) и еще за то, чтобы Господь укрепил его собственные силы. Егор понимал, что у друзей и без него много проблем и искренне не хотел умножать их ухудшением своего собственного состояния.
– Ну, сумку же у нее украли, – заметил Женя. – Может быть, это все-таки вор?
– Владимир в это не верит, – сказал Дмитрий. – Тем более, что они через день позвонили.
– Кто – они?
– Эти, из центра «Гармония». «Усики», помнишь? Они выразили сочувствие в связи с гибелью нашего продюсера, предложили организовать похороны «как положено в мире людей искусства». И, конечно, взять нас, снова осиротевших, под свое крыло. Он так и сказал: «снова осиротевших». Я думал, что Владимир половину трубки от злости откусит. Даже испугался, честное слово.
– Вы с Владимиром думаете, что это они Клавдию Петровну убили?! – недоверчиво спросил Егор.
Видно было, что подобная мысль просто не укладывается у него в голове. Мир в целом представлялся ему малопонятным, но достаточно безобидным и простодушным. Он понимал, как можно украсть или даже убить по стечению обстоятельств, но планировать это заранее… Все деловые криминальные разборки казались ему придуманными специально для фильмов-боевиков, чтобы было интереснее. Во времена реального бандитского передела капиталов в России Егор был слишком маленьким и уж совсем ничего не соображал.
– Так этот, из милиции, сказал же, что ее, по-видимому, не собирались убивать, – напомнил Дмитрий. – Только напугать. Может быть, как раз требовали, чтобы она нас этой «Гармонии» сдала, заставила нас. Они же знали уже, что Владимир сам никогда не согласится. И не знали, что у нее сердце больное и она умрет.
– Ну уж конечно, про старую женщину – никак не догадаться, что если ее по голове стукнуть, то плохо станет! – язвительно сказал Женя. – Зато вот теперь Владимир, конечно, обязательно согласится с ними работать! Да его в его нынешнем состоянии в клетку к львам сажать можно, – юноша указал на одну из картинок, висящих на стене. – Они там с ума от страха сойдут!… Нет, как хотите, а мне кажется, что это обычный вор – стукнул по голове, схватил сумку и убежал. Убивать, конечно, не собирался…
– Да, я тоже так, как Женя, думаю, – поспешно сказал Егор и украдкой перекрестился.
– Думать вы можете, что хотите, – пожал плечами Дмитрий. – А с Владимиром что-то делать надо. Сколько он еще с этой старухой Ларисой Тихоновной сидеть будет? А потом?
* * *Светка светилась изнутри, как будто обмотанная под одеждой елочной гирляндой. И одновременно стеснялась. Анжелика смотрела с подозрением и не ждала хорошего. Молчала, доставала из холодильника и ставила на стол все подряд, не глядя. Светка в состоянии эмоционального возбуждения не слишком-то разбирает, что есть. Главное, чтобы оно было.
Светка разливала вино в высокие бокалы. Руки у нее слегка дрожали. Взгляд блуждал по стенам, как будто она что-то искала в давно и до мелочей знакомой комнате.
– Ну? – не выдержала, наконец, Анжелика.
– Настька беременна! – тут же выпалила Светка, развернула и съела шоколадный глазированный сырок и закусила его сырой сосиской. – К весне родит!
– Та-ак, – сказала Анжелика. – Быстро они… А что же говорит счастливый отец? Какие у него планы касательно дальнейшего?
– Не знаю, – растерялась Светка. – Я как-то не думала… Настька же, ты знаешь, она вообще ничего не говорит. Она только распашонки рисует и детскую проектирует… колыбель там и все такое… Довольная такая, толстая, лоснится, как сметану слопала… Мурлычет даже…
– Ну тут вы с ней похожи, – мрачно констатировала Анжелика, проводив взглядом следующий сырок. – А он там у нее хоть вообще появляется?
– Да нет, вроде. Я, ты знаешь, их вообще ни разу вместе не видела… Как-то они, видать, так…
– Как-то так, значит?! – переспросила Анжелика и ее тон не предвещал никому ничего хорошего. – Стало быть, он собирается опять уехать и еще одного ребенка вот так же оставить… И пусть она, значит, сама как-нибудь… А он, как всегда, весь в белом…
– Анджа! Анджа! Да погоди ты заводиться-то! – невнятно воскликнула Светка, поспешно прожевывая кусок черного хлеба с маслом и горчицей. – Это же совсем другое дело! Мы же все знаем, что Настька сама на него вешалась, он ей, наверное, и не обещал ничего!
– Да он и мне ничего когда-то не обещал – вот ведь какое совпадение, – задумчиво сказала Анжелика. – И что же с того? Не изнасиловала же она его, в самом-то деле! Понимал, небось, что делает – не прыщавый ведь юнец семнадцати лет отроду. А значит – у ребенка должен быть отец. Тем более, что вот он, в наличии – здоровый, красивый, вполне, на первый взгляд, вменяемый. Если, конечно, не учитывать его отцовский анамнез…
– А может… – Светка поколебалась, прежде чем сказать, и решительно, в поддержку себе, откусила еще половину сосиски. – Может и ну его совсем, а, Анджа? Уедет и уедет себе… Кому какое дело? Кто узнает? Я Настьке помогу, ты же знаешь, я всю свою горемычную жизнь хотела маленького нянчить… И Леонид тоже, знаешь, как оживился, когда я ему сказала? Просто глаза заблестели, как давно уж не было. Нынче уже школу и университет выбирает, куда ребенка учиться пошлет. А до того – попросил даже как-нибудь невзначай показать ему этого Олега, а потом – я тайком подглядела – слазил в Интернет, и все там читал про него ссылки, и какие-то даже его труды на английском. Изучал, значит, происхождение будущего внука. Потом сказал, что его все устраивает, с интеллектом у ребенка явно будет все в порядке, и поскольку на Настьку, несмотря на все ее художественные таланты, особых надежд нет, – будем воспитывать сами…
