Сандра Браун - Влюбленные
— Меня допрашивали вместе с другими людьми, которых видели в обществе жертвы в последние часы перед преступлением, — сказал ей Доусон. Это не было чистой правдой, но и ложью его слова назвать было нельзя. — Я вызвал у детективов наибольшее подозрение, поскольку разговаривал с погибшей за считаные минуты до убийства, поэтому они и решили меня задержать. В итоге я провел в каталажке целую ночь… Впрочем, это было даже познавательно. Единственное, что мне не понравилось, это то, что вычистить зубы мне удалось только сегодня утром.
После небольшой преамбулы Доусон в общих чертах, но не опуская кровавых подробностей, рассказал Хэрриет о репортаже, который собирался писать.
— Вот, значит, как… — проговорила Драконша. — Я, честно говоря, думала, что ты мне очки втираешь, а оказывается… Нужно отдать тебе должное, Доусон, история может получиться просто отличная, особенно если учесть, что этот Вессон — ветеран войн в Ираке и Афганистане.
— В этом-то вся соль, — сказал Доусон, с вожделением поглядывая на холодильник, где хранилась бутылка с остатками бурбона. — Герой войны возвращается домой и погибает в результате бытовых разборок…
— Прекрасно! Действуй в этом ключе и дальше. Что, кстати, представляет собой этот Уиллард Стронг?
— Типичный мерзавец. И к тому же здоровый как бык.
Но Хэрриет сразу уловила сомнение в его голосе.
— Тебя что-то смущает?
— По-моему, он тупой как пробка: две извилины, и те прямые. Во всяком случае, на Эйнштейна Уиллард Стронг не тянет, а это преступление было… достаточно сложным.
— По-твоему, он был не способен его совершить?
— Я считаю, Стронг был вполне способен застрелить жену и ее любовника, — сказал Доусон. — Но после этого… после этого инстинкт подсказал бы ему только один выход — бежать как можно быстрее и как можно дальше. Так бы он и бегал, пока бы его не поймали. Но остаться на месте преступления и попытаться уничтожить улики, да еще таким экстравагантным способом… Мне это не нравится — слишком уж тонко спланировано. Я думаю…
— Это и есть твоя проблема, Доусон. Ты слишком много думаешь. Анализируешь. А между тем вовсе не каждая статья должна быть посвящена психологическому портрету преступника — тому, как он стал таким да что его толкнуло на скользкий путь… Напиши самый обычный забойный полицейский репортаж: уверяю тебя, это именно то, что нам нужно. Поменьше психологии — читатели не любят слишком умные статьи. Публике нравится кровь, отвратительные подробности, жестокость… Ну, можешь сделать свой материал чуточку сентиментальным, раз уж одна из жертв — герой войны. Наши подписчики это с удовольствием слопают… извини за каламбур.
— Ха-ха, я понял.
— Да, было бы неплохо получить интервью у этого… Стронга. Как ты думаешь, ты сумеешь этого добиться?
— Только после того, как ему вынесут приговор… Многое будет зависеть от того, каким будет этот приговор.
— А как насчет Амелии Нулан?
При упоминании этого имени Доусон невольно вздрогнул от острой, почти физической боли и от… желания, которое пронзило его с ног до головы.
— Я пытался с ней поговорить, но она меня даже на порог не пустила.
— В буквальном смысле или в переносном?
Доусон немного подумал.
— В обоих. Она не хочет разговаривать с прессой. Особенно теперь, когда убили женщину, которая у нее работала.
— А-а… домработницу… Сначала муж, потом это… Что ж, двойная трагедия, которую она пережила, это… Это тоже интересно. Короче, попробуй еще раз, о’кей? Используй свое мужское обаяние, наконец! Я столько о нем слышала, и теперь мне хочется узнать, есть ли правда в этих баснях.
— В настоящий момент я не могу ничего использовать, — ответил Доусон достаточно резко. — Я совершенно выдохся. Сначала я приму душ, потом сяду с бутылкой пива к телевизору и включу какой-нибудь футбол… или бейсбол, все равно, а уж потом сяду за работу. И не рассчитывайте, мисс Пламмер, что я буду четко следовать вашим указаниям. Буду работать, как привык, а с результатом вы сможете ознакомиться, когда прочтете готовую статью.
Доусон дал отбой, поставил телефон на виброзвонок и, откинувшись на кровати, прикрыл глаза согнутой рукой. Он не солгал, когда сказал Драконше, что измотан. Больше всего он сейчас нуждался во сне, но как в него провалиться? От транквилизаторов, седатинов и снотворных Доусон отказался, а виски почему-то перестал действовать на него отупляюще, давая только короткий период возбуждения, после которого Доусон чувствовал только свинцовую тяжесть в голове да легкую тошноту.
Оставалось только положиться на себя — на собственное умение сосредоточиться и кое-какие познания в аутотренинге. Доусону почти удалось убедить себя, что он способен обрести покой одним лишь усилием воли, но как ни пытался он представить себе заснеженные вершины гор, голубое небо в пятнах облаков и серебряные нити ручьев, прокладывающих свой путь сквозь первобытные леса, у него ничего не получалось. Вместо картин, ассоциирующихся с безмятежностью и спокойствием, его разум упорно возвращался к одному и тому же — к женщине, которая несколько часов назад навсегда ушла из его жизни.
К женщине, которую он страстно желал, но не мог получить ни при каких условиях.
Почему сегодня он не попытался ее догнать?..
Этот вопрос задал ему Хедли. Еще тогда Доусон удивился, что старший товарищ его не понимает. Для него самого ответ был абсолютно очевиден и лежал, что называется, на поверхности. Да потому, что сама Амелия этого ни в коем случае не хотела. Она была по горло сыта знакомством со столь сомнительной личностью. Для нее Доусон был мошенником, пронырой и лицемером, который был готов на все ради сенсации. Человеком, который ради эксклюзивной информации не гнушается ничем. Двурушником, который строил для ее детей корабли и песчаных драконов, лишь бы добиться своего.
Таким Амелия представляла себе Доусона Скотта.
Но даже если бы он с самого начала был с ней откровенен, если бы рассказал все без утайки, если бы завоевал ее доверие, и, возможно даже, ее расположение, сегодня она все равно бы ушла, а он не попытался бы ей помешать. Доусон не был святым, — он и сам это хорошо знал, но не был и бессовестным эгоистом, и ему было совершенно ясно: сейчас Амелии меньше всего нужен еще один мужчина, который будет с воплями просыпаться по ночам.
Доусон как раз боролся с этой унизительной мыслью, когда завибрировал его телефон. Нашарив аппарат среди скомканных простыней, он бросил взгляд на экран и, увидев имя Хедли, выругался. Сначала Доусон хотел сбросить номер на дисплее, но это означало бы только отсрочить неизбежное. Еще раз крепко выругавшись, он нажал кнопку «ответить».
