Татьяна Устинова - Развод и девичья фамилия
– Здорово, Леха, – пробормотал Батурин.
– Капитан, – с удовольствием выговорил громила, – капитан, твою мать!
По всему вестибюлю люди шевелились и поднимались на ноги, неуверенно, как будто никак не могли понять, что от них требуется. Какая-то женщина ударилась в крик, увидев камуфляж и дырки для глаз и рта, прорезанные в черной шерсти. Хрустело стекло, и пороховой дым медленно вытягивало в разбитые окна.
Кира заправила за ухо волосы, которые лезли в глаза, и попыталась посмотреть, что там, под стойкой, с Аллочкой, но так и не посмотрела. С рукава ее пиджака падали какие-то тяжелые капли, она слышала, как они шлепаются в битое стекло – шлеп, шлеп… Капли были красными и, перемешиваясь со стеклянной пылью, усеивали весь пол вокруг нее.
Она еще посмотрела на эти пятна, потом вдруг хрипло крикнула и стала валиться в обморок.
Батурин и те двое на нее оглянулись. Она еще успела удивиться, что у всех троих такие одинаковые лица.
– …то есть сразу можно было, но я… сомневался что-то. Людей полно кругом, и эти какие-то беспредельные, обдолбанные, что ли?
– Ну, конечно, обдолбанные, какие же!
– Охранников постреляли сразу же, ну, я и упал, так, чтобы было понятно, что меня тоже замочили. И лежал. Вас ждал. Чего тянули-то? Или опять, – трехэтажный мат, плавно повышающийся до семиэтажного, Кира улыбнулась, не открывая глаз, – или опять какие-то крысы хотели переговоры вести?!
– Батут, ты же знаешь, как у нас операции проходят! Пока доложат, пока согласуют, пока подпишут, пока в известность поставят!
Семиэтажный мат, перерастающий в нечто невообразимое.
– Зачем они охрану замочили? Со страху, что ли?
– Я не знаю! Да это вообще какие-то ублюдки! Когда стали орать, что начнут убивать заложников, я решил, что вы сейчас штурмовать начнете. Ну, и… Одного я точно прикончил, а про остальных…
– Который с перерезанной глоткой?
– Ну да.
– Вроде ранил одного. Когда мы вошли, – Кира опять усмехнулась – они вошли! – когда мы вошли, он на полу валялся, визжал, как свинья. В рыжих ботинках, сволочь! Модный, твою мать!
Ноздри защекотал сигаретный дым. Кира слушала их невозможный, немыслимый, ужасающий мат, как музыку.
– А ствола своего у тебя не было, что ли?
– Ты че, Креп, больной? Какой ствол! Я на работу шел! С сотрудницей, – Кира услышала улыбку в батуринском голосе, – как нормальный человек, блин! Я со стволом на работу не хожу в отличие от тебя!
– А какая, какая из них сотрудница-то? Ногастая? Или грудастая?
– Обе. Но я шел с… грудастой.
– Слушай, Батут, и она вот прям с тобой работает, да? Небось командует, да? Иди туда, иди сюда, подай то, принеси это, потри спинку, подай кофей! Да, Батут?
– Иди ты к чертовой матери, Крепов! Как был кретин, так и остался! – миролюбиво сообщил Батурин, и Кира поняла, что надо открывать глаза, чтобы не наговорили чего-нибудь, за что потом будет стыдно.
Они были ее герои, ее рыцари, ее спасители, и она не хотела, чтобы ей было за них стыдно.
– Здорово, капитан! Рад видеть.
– Здравия желаю, товарищ полковник.
– Здрасти, товарищ полковник.
– Мы с тобой уж видались, Крепов.
Захрустели осколки, подходил кто-то тяжелый, большой. Кира открыла глаза и повернула голову. Почему-то пол был очень далеко от нее, так что она даже подумала, что непременно ушибется, если упадет.
Впрочем, какое это имеет значение! Теперь – как после войны – почти ничего не имеет значения.
Батурин еще раз затянулся, бросил окурок и не спеша поднялся навстречу тому, кто подходил. И второй – огромный, высоченный, бритый, в камуфляже, с ногой, перетянутой ремнями, и в перчатках с обрезанными пальцами – тоже поднялся и тоже не спеша.
– Молодец, капитан. Не забыл науку.
– Спасибо, товарищ полковник, – деревянным голосом ответил Батурин, – ваша школа.
– Моя, – согласился полковник.
У него тоже была бритая башка, грубое лицо, огромные ручищи. Сдвинутая далеко на макушку черная маска делала его менее похожим на героя фильма, чем его подчиненные, но зато он выглядел куда более человечным.
– Покури и подходи ко мне, – распорядился полковник, – все надо записать как следует. Крепов, ты тут займись.
– Слушаюсь.
– Считай, что ты сегодня второй заработал, капитан. Первый у тебя какой, я забыл?
– “Мужества”.
– Ну, значит, будет два “Мужества”! Да, а мадамов почему не отправляете? Крепов, давай отправляй быстрей! Или чего с ними? Померли?
– Никак нет, товарищ полковник. Вроде живы, – пролаял в ответ невидимый Крепов, и Кира стала медленно садиться, понимая, что лежать больше никак нельзя. Ноги свешивались и не доставали до пола, спине было холодно, и наконец она поняла – почему.
Потому что главный редактор политического еженедельника “Старая площадь” Григорий Батурин после того, как перерезал глотку одному из бандитов и подстрелил второго, почему-то уложил ее на узкую гардеробную стойку.
Кретин.
– Здрасти, – сказала Кира полковнику, – спасибо вам большое.
– Пожалуйста, – любезно ответил полковник, и по его тону Кира моментально поняла, что он не так прост, как кажется, – идеальная машина для захвата и убийства, тяжелая, точная, тренированная, накачанная. У него были внимательные и очень серьезные глаза, и он рассматривал Киру как-то так, что она сразу поняла – он видит по ней что-то, что ему нужно для его работы.
Да. Работа у него – не подарок. Давя ненавистное стекло, подошел Батурин и крепко взял Киру за плечо.
– Ну вот, – сказал он, наклонившись к ее лицу, – видишь, как бывает.
– Вижу, – согласилась Кира.
Все помолчали, стоя вокруг нее, даже полковник перестал оглядываться в ту сторону, где раньше были двери и где теперь толпились люди в формах и белых халатах.
– Если бы не ты, – сказала Кира Батурину, – мы бы все умерли. Они бы нас расстреляли.
Батурин потрепал ее по затылку. Всю жизнь она терпеть не могла этого жеста. Она думала, что он унижает ее женское достоинство.
Обеими руками она взяла его руку и прижалась лицом к ладони – ладонь была теплой и свежей, как будто он только что вымыл руки, – и поцеловала, раз и еще раз.
– Да ладно, – пробормотал Батурин.
– Я сейчас выпить найду, – пообещал его друг Креп.
– Крепов, ты особенно не расслабляйся.
– Есть не расслабляться, товарищ полковник! Да я и не для себя, я для дамы.
– То, что ты найдешь, дама все равно пить не будет. Вы как, дама? Ничего? Или медицину позвать?
– Нет, – отказалась Кира, – нет, спасибо. А… Аллочка где, ты не знаешь? Она… жива?
– Я жива.
Как по команде все посмотрели под стойку и как будто удивились, увидев там Аллочку. Она сидела на полу, в куче битого стекла и таращилась вверх, на них. Кире ее взгляд не понравился.
