Ширли Лорд - Лица
– Вот так. Вот так. Еще… еще. Язык, Лекс. Думай о нем, – приказывала Пенелопа.
Прошел еще час. Одно плечо вперед, другое… Кружись… голову назад, голову вниз. Правую сторону, левую сторону. Длинный палец с длинным светлым ногтем на щеку… Правую руку на яркий красный топ… руки за спину… едва прикрытая грудь стремится вперед. Красный провод снимали и снова надевали раз пятьдесят, потом опять рубины и, наконец, непонятные бусы из красных, будто бутылочных, осколков.
– Можно отойти на минуту? – крикнула Алекса, когда кончилась пленка. – Ей не ответили, но она знала, что возражений не будет, тем более что Пен и фотограф заспорили о размере губ. Хорошо бы надолго. И только Мимс протянул ей стакан воды из холодильника, как кто-то из работников студии робко заглянул и сказал, что ее просят к телефону.
Мимс посмотрел на Алексу в ожидании. Оба знали, что на важных съемках моделей редко подзывали, лишь в самых крайних случаях. Это плохой знак – значит, несмотря на уверенность в своей безопасности, у Форги уже сложилось определенное отношение, которое может помешать их плану. «Хорошее отношение», означавшее подчинение всем правилам, хоть как-то помогало манекенщицам в самой что ни на есть ненадежной и непредсказуемой профессии в мире.
– Я не представляю, кто это может быть, разве что Блэр, – пробормотала Алекса, – но тогда она попросила бы Пен. Если это не Джо, значит…
– Он?
– Он.
Алексу свела судорога, когда она услышала голос Форги, необыкновенно сладкий, учитывая ее вчерашний побег с вечеринки.
– Есть кое-какие важные господа, с которыми я хотел бы тебя познакомить. – Форга продолжал жестко, чтобы до Алексы все как следует дошло: – Ты должна с ними встретиться – ради процветания нашей компании. Это неудобно для меня, и для тебя, наверное, тоже, но встреча назначена в Лондоне.
– Когда?
– Завтра за обедом. Машина заедет за тобой на квартиру в девять тридцать. Кико уложил твои вещи. Ненадолго – всего два-три дня.
– Но… – Она поняла, что не может быть никаких «но». Или она сбежит, и все будет кончено, или надо продолжать игру.
– Мы вылетаем из Тетерборо в пятнадцать минут одиннадцатого. На борту хорошая спальня. Приедешь отдохнувшая и произведешь фурор. Я уже сообщил во «Вью», ты должна будешь уйти из студии не позднее половины девятого. Этого времени хватит, чтобы сделать обложку, какую они, а вернее, мы хотим. – Щелчок – и в трубке загудело.
Какое-то время она еще держала трубку в руке. На ней остался след от помады, похожий на кровь. Вернувшись в гримерную, Алекса услышала за стеной голос Пен – успокаивающий, убедительный – они все еще обсуждали проблему больших и маленьких ртов. Она влетела внутрь сообщить Мим-су последний приказ Форги.
Мимс развалился в шезлонге. Глаза были закрыты. Алекса опять вспомнила, как в первый раз столкнулась с ним у Кэла. Она виновата перед Кэлом: не вспоминала о нем много месяцев, не говоря уже о том, чтоб позвонить.
– Мне это не нравится. Это плохо пахнет. Может, это главная поездка в моей жизни – я не знаю. Она часть моего контракта с «Дэви». Должна ехать, куда скажут. В первый раз за границу. – Алекса словно оправдывалась и чувствовала себя полной дурой.
Мимс не пошевелился и заговорил, не открывая глаз.
– Сейчас почти четыре. В пять ты будешь выглядеть уставшей. Я донесу это до Пен, если она сама не заметит. – Мимс открыл большие черные глаза и подмигнул ей. – Ты сбежишь. Здесь есть запасной выход. Тебя не увидят. Наденешь вот это. – Он показал на задрипанный серый плащ. – Машина будет ждать внизу. Подходящее время дня, час пик… И нам повезло – дождь идет. Люди на улице будут торопиться. Поедешь на Одиннадцатую улицу с моими ребятами. Привези гарантию, что мой Бакстер – это твой Форга, об остальном мы сами позаботимся. Мы проводим тебя до дома и сделаем так, что за океан ты не полетишь…
Алекса вздрогнула.
– А собака?
– Отравленное мясо.
Мысль об отравленном мясе не оставляла Алексу весь следующий час. Если им не подошел ни один предыдущий снимок, то красный топ и сиреневый шифон, который на нее повесили, их не спасет. Алексе было и все равно, и не все равно.
Если бы рядом оказались другие манекенщицы, она первый раз в жизни попросила бы таблетку, какой-нибудь транквилизатор. За последние сутки столько всего произошло – да еще согласилась участвовать во взломе чужого дома. В своем ли она уме?
Шепотом посоветовавшись с фотографом, возбужденная Пен вылетела из студии с криком:
– Мимс! Мимс, где ты?
Он вошел и внимательно осмотрел Алексу.
– Да, – протянул он, – вижу, что ты имеешь в виду. Шифон не совсем подходит к глазам. Дай мне кое-что попробовать. Есть одна идея…
Пенелопа подпрыгнула, как девчонка.
– Вот и молодец, умница. Я знала, что ты поймешь.
Невероятно, было ровно пять. Пенелопа шла в ногу с их планом, ничего не пришлось говорить.
Зачем она это делает? К чему такой риск? Если б было время подумать, она вряд ли поехала бы на Одиннадцатую, но она понимала, почему Мимс так торопится. И почему искала доказательства для него – она отчаянно пыталась доказать себе, что Мимс ошибся, что Джо ошиблась. Выяснить раз и навсегда, что Форга не имеет ничего общего с клиниками на Западном побережье, чтобы убедиться, что мать человека, которого она полюбила, – Дэви-Светлана – не имеет никакого отношения к трагедии ее прошлого, к смерти мамы.
Только в плаще, скрывавшем прозрачный шифон, и неимоверном рыжем берете, спускаясь по темной лестнице, Алекса поняла, что Мимс никуда не идет. Когда она остановилась и замахала, Мимс свесился вниз и твердо сказал:
– Если и я уйду, будет очень подозрительно. Я скажу, якобы ты сказала мне, что выскочишь позвонить. Я пытался остановить, но ты не послушалась… не бойся. – Даже в сумраке она видела, как вращаются белки его глаз. – Я хороший актер, детка. Выставлю тебя, как надо. Скажу, что весь день вытирал тебе слезы. Так что поезжай и возвращайся скорее. С уликами против него. Я должен знать, что нашел его.
Алекса тряслась, как еще ни разу в своей жизни. На улице стояла машина, которую точно описал Мимс, и, когда она вышла на улицу, задняя дверца открылась. Алекса ждала, что увидит больших чернокожих ребят с сильными кулаками, но трое в машине оказались больше похожи на пуэрториканцев. Они крякали, смущались и отворачивались, словно ее ослепительно прекрасное лицо прожектором осветило темные стороны их жизни.
За всю дорогу ей сказали только одно: «Сиди тихо», когда машина подъехала к Одиннадцатой улице. Слава Богу, накрапывал дождь.
– Этого хватит, чтобы крыса сдохла, – сказал сидящий на переднем сиденье. Алекса не поняла, что бы это значило, но тут же увидела сверток мяса. Отрава. Господи… Слишком поздно поворачивать назад. Зубы постукивали, все тело охватила лихорадка.
