Наталья Солнцева - Дневник сорной травы
Этот неожиданный выигрыш изменил все.
«Если я сошел с ума, – решил Альшванг, глядя на остальных игроков, – то они все такие же чокнутые».
Деньги, которые он нервно рассовывал по карманам, жгли ему руки. Герман Борисович вызвал такси и поехал домой. Все кончилось благополучно.
Оказавшись в привычной и безопасной обстановке квартиры, он вывалил на стол мятые купюры и долго смотрел на них, пьянея от открывающейся перед ним перспективы. Старухи то ли не было, то ли… Альшванг вдруг испугался, что она исчезла, выполнив только одно его желание, бросила своего Германа на произвол судьбы! Перед глазами сама собою возникла сцена, когда «тот» Германн, возвратившись из трактира, где он напился, бросился на кровать и заснул. Проснулся молодой офицер ночью, в комнате, залитой лунным светом, без четверти три. Напряженный слух его уловил тихую походку: кто-то ходил, шаркая туфлями. «Дверь отворилась, вошла женщина в белом платье… скользнув, она очутилась вдруг перед ним, – и Германн узнал графиню!»
– Я пришла к тебе против своей воли, – сказала она твердым голосом, – но мне велено исполнить твою просьбу. Тройка, семерка и туз выиграют тебе сряду, но с тем, чтобы ты в сутки более одной карты не ставил и чтоб во всю жизнь уже после не играл».
Альшванг долго не мог опомниться, путая видения и реальность.
– Как?! – возмущенно воскликнул он, почти повторяя поведение старухи на Божественном суде. – За что?! Почему? Ведь ей велено исполнять все мои желания в течение жизни!
За его спиной послышалось движение, и где-то под потолком будто зазвенели китайские колокольчики. Зашуршал по паркету атласный подол, и запахло старинными, незнакомыми духами и пудрой.
– Испугался, любезный друг? – усмехнулась надменная, сияющая кружевами и голубыми шелками красавица. Длинные серьги в ее ушах блистали дорогими камнями, раскачиваясь в такт словам. – Пока рано…
Альшванга охватило восторженное ликование. Нет! Он не сумасшедший. Напротив – он необыкновенный, гениальный, избранный Богом! Красавица-графиня будет рядом, его волшебница, его фея!
Старуха захохотала и подмигнула ему одним глазом. Темные усы над ее верхней губой дернулись, все ее грузное, старчески неуклюжее тело заходило ходуном.
– Ты полюбишь меня! – проскрипела она. – Полюбишь… в любом обличье! Справедливость восторжествует! Мне уже начинает нравиться эта игра!
По мере того как годы текли – писались пьесы и сценарии, ставились спектакли, одна премьера сменяла другую, театр успешно гастролировал, Альшванг все больше втягивался в двойную жизнь. Он был двумя разными людьми одновременно – известным режиссером, писателем Германом Борисовичем – и «тем самым» Германном, которому то ли в снах, то ли наяву являлась красавица-старуха графиня и исполняла его желания. Каждый раз тайно он обещал себе, что это последняя просьба, и каждый раз нарушал собственный запрет. Он привык к старухе, к картам и деньгам, привык к неиссякаемому источнику благополучия, привык ни в чем себе не отказывать. В советские времена ему приходилось тщательно скрывать «левые» доходы; потом, когда государство и строй изменились, у Альшванга уже выработался определенный образ жизни, который удовлетворял его и не требовал изменений. Только теперь Герман Борисович ездил не в подпольные, а в настоящие, легальные казино, наслаждаясь роскошным интерьером, славным обслуживанием и выигрышами, которые можно было не скрывать.
Внешне он выглядел респектабельным мужчиной, выдающимся деятелем искусства со своими причудами. Внутренне же он был одержим своей тайной, сросся с «тем» Германном и графиней настолько, что истинную свою роль в жизни считал притворством. Все, чего он добивался на поприще режиссуры и драматургии, перестало привлекать его; достижения и заслуги не радовали, театр постепенно уходил на второй план.
Дух графини частично был удовлетворен их сотрудничеством, но не полностью. Со временем «старухе» надоела игра, где ее роль строго ограничена. Альшванг состарился, и «срок службы» графини подходил к концу; она снова обретала свободу.
Она потребовала, чтобы Герман нашел себе преемника, вернее, преемницу.
– Ее должны непременно звать Анна, как и меня! – заявила «старуха». – Ты не умрешь, пока не найдешь ее.
История графини тянулась издалека, из древних времен, когда практиковались культы воскрешения и сохранения вечной молодости. Ритуалы совершались в тайных святилищах, и знание о них было поделено между жрецами – так, чтобы ни один из них не мог самостоятельно исполнить обряд. Блуждая по лабиринтам миров, они обречены искать друг друга, если вдруг захотят совершить культовые действия. Франция в восемнадцатом веке привлекла «графиню», которая тогда имела совершенно иное обличье – вавилонской храмовой служительницы – и, чтобы встретиться со знаменитым Сен-Жерменом, она приняла облик «московской Венеры». Была роковая карточная игра ее с герцогом Орлеанским действительностью или вымыслом, сказать трудно. Отголоски загадочных событий докатились до России, куда устремилась новоиспеченная «графиня Анна Федотовна», надеясь найти в затерянной среди снегов стране след тайны, которая не давала ей покоя. Мятежный дух желал участвовать в приключениях жизни, но не желал иметь тело, которое состарится… Тайна! Вот что влекло «графиню» к Сен-Жермену, но он оказался не тем, кого она искала. Зато он шепнул ей, что русская красавица Анна Федотовна – весьма удачный выбор.
– Там… – махнул он изящной, женоподобной рукой в кружевном манжете, – в городе на болотах, среди призрачных дворцов, в зловещем и блистательном Санкт-Петербурге теряется след кого-то из посвященных в культ.
Графиня устремилась в Россию, поражаясь необъятным и диким просторам. Санкт-Петербург – блестящая порфира варварских князей – навсегда очаровал ее. Спустя век, она нашептала мрачную историю молодому Пушкину, прильнув к его покоящейся на шелковых подушках кудрявой голове. Так родился замысел повести «Пиковая дама». Не избежал сей участи и Чайковский, который долго сопротивлялся, называя сюжет непригодным для оперы. Но все же написал потрясающую музыку и даже переменил часть истории, заставив Германна любить Лизу, а не только притворяться влюбленным ради тайны трех карт. Лизавета Ивановна под пронзительные стоны скрипок бросалась в Зимнюю канавку, завершая любовную драму. У Пушкина она вышла замуж, что оказалось неприемлемым для порывистой, романтической натуры Чайковского.
Сплав двух вдохновений – Пушкина и Чайковского – сделал «Пиковую даму» воистину бессмертной. Но не того бессмертия желала графиня! По иронии судьбы, образ светской красавицы, знаменитой «московской Венеры», померк, затерялся в сюжетных поворотах, а ненавистная «старуха» запечатлелась и приклеилась намертво. Это было уж совсем обидно!
