Наталья Андреева - Дети белой богини
- Ну, вот теперь все, - вздохнул он с облегчением.
- Вот теперь все, — откликнулся Герман. — Положи пистолет на землю, Саша. Тебя сейчас отвезут в больницу. Давай по-хорошему. Положи пистолет. Ну, давай.
- В больницу? В какую еще больницу?
- Ты болен. Уже давно.
-Это ты болен!
- Давай, Саша. Ты же не хочешь, чтобы погибли еще люди.
- Еще? Люди? Какие люди?
- Ты же давно все понял.
- Что я понял?
- Ты убил свою жену.
-Нет...
Пистолет в его руке дрогнул. Словно почувствовав это, Герман отбросил плакат, кинулся вперед и сжал его, словно железными тисками. Выбежавшие из машины мужчины, стали помогать Горанину. Завьялов не сопротивлялся и боли не чувствовал. Словно омертвело все - и тело, и душа. Когда на его руках защелкнулись наручники, Горанин устало сказал:
- В машину его. Сейчас «скорая» подъедет. Я думаю, надо сразу в больницу. Он не в себе. Только что убил женщину.
Ему вдруг показалось, что Герман заплакал. Молча, зло. Только широкие плечи еле заметно вздрагивали.
Внезапно распахнулась калитка, выскочила растрепанная Вероника в накинутой на плечи короткой дубленке, закричала:
- Саша! Герман, что это?! Герман! И побежала к «уазику».
Герман перехватил ее, рванул на себя:
- Ника, Ника... Ты жива! Неужели бывает, а? Неужели?
Завьялов не хотел на это смотреть. Счастливый конец. Но для кого-то это конец несчастный.
Когда подъехала «скорая», он уже понял, что случилось. Не понимал только - как. Как он мог всего этого не знать!
- Неужели бывает? А? Неужели бывает? - как заведенный повторял Герман, прижимая к себе Веронику.
День седьмой
Очнувшись, Завьялов не понял, где он. Было странное ощущение, будто тело выпотрошили, вынули из него внутренности и оставили одну только оболочку. Но воздушный шарик, которым он стал, почему-то не мог улететь. Веревочку держали крепко.
- Как чувствуем себя? - грустно спросил находившийся в палате незнакомый мужчина в белом халате.
- Нор... мально, - нехотя просвистела пустая оболочка. Выпустив порцию воздуха, шарик словно бы сморщился. Ему уже никуда не хотелось лететь.
- В голове прояснилось?
Голова? Он потрогал шрам, невольно поморщился:
- Я спал?
- Да. Теперь по-настоящему.
- А раньше?
- Это был не сон. То есть не всегда сон. Вы бесконтрольно принимали лекарства, то бросали курить, то вновь начинали, принимали алкоголь.
С одной стороны, успокоительные препараты, а с другой - возбуждающие. Ваше сознание отключалось и вроде бы спало. Но подсознание подталкивало совершать то, о чем вы грезили в реальности. -Вы кто?
- Врач-психиатр.
- Значит, я в больнице?
- Да. В психиатрической лечебнице. Ваш случай исключительный. Такое явление мало изучено, процессы, происходящие в вашем мозгу, необычны...
- Я что, разгуливал во сне? - нетерпеливо перебил Завьялов.
- Случалось.
- Но я ничего не помню!
- Это последствие тяжелого ранения головы. Которое трудно было предугадать.
- Значит, все эти рисунки... Они были сделаны после совершения преступления, а не до. Я понял, наконец!
- Ваше подсознание пыталось таким образом довести до вашего сознания информацию о том, что происходило во время так называемого сна. Предупреждало.
- Я не мог этого хотеть! - Он схватился руками за голову.
«Да мог!» - откликнулась оболочка.
- С вами хотят поговорить.
- Кто? - спросил он, хотя и без того уже догадался - Герман.
- Зампрокурора Горанин. Кстати, он приходил сюда с неделю назад, консультировался у меня по поводу вашего случая. Показывал рисунки. Я не поверил. Сказал, что такое вряд ли возможно. Но факты...
- Где он?
- Ждет вас в кабинете у главврача. Александр Александрович, я вижу, вы человек разумный, -мягко сказал психиатр, — в состоянии бодрствования вы опасности для окружающих не представляете. Мы вас вылечим, вы будете жить нормальной жизнью...
- После всего, что случилось?
- В этом вашей вины нет. Это болезнь. А говорю я все к тому, что надеюсь - меры, которые мы применяем по отношению к другим... больным, не понадобятся.
- То есть ремни, санитары, уколы, начисто отшибающие память?
- Именно.
- Я буду вести себя спокойно.
- Верю, - кивнул врач. - Тогда пройдемте. Горанин вас ждет.
И пошел первым. Завьялов подумал: «Доверяют, значит». Потом был длинный коридор. И тишина. Возможно, где-то раздавались крики больных, лежащих в этой лечебнице, но он их не слышал. И теперь радовался своей глухоте.
- Прошу, - открыл перед ним одну из дверей врач.
Он сразу же увидел Горанина. Тот стоял у окна, губы у него шевелились. С кем-то разговаривал. Почувствовал знакомый толчок, оболочка вновь до отказа наполнилась воздухом и зазвенела: «Ненавижу!». Но сдержал себя. Остановился на пороге, раздумывая - входить, не входить? Горанин сам шагнул ему навстречу. Смотрел несколько настороженно, но улыбался. И даже руку протянул:
- Ну, здравствуй, Саша.
- Здравствуй, - нехотя откликнулась пустая оболочка. Александр Завьялов промолчал и руки не подал.
- Проходите, - кивнул сидящий за столом главврач.
Когда прошел в кабинет, услышал все то же:
- Как чувствуем себя?
- Нормально.
Он смотрел тойБкенаГермана. Зачем пришел? Объясниться?Горанин все понйги-сказал врачам:
- Я хотел бы побеседовать с Александром наедине.
Те переглянулись.
Зачем так смотреть? Решетки на окнах крепкие, да и бежать он не собирается. Никуда, до конца жизни. Но для них сказал:
- Я спокоен.
Врачи тут же вышли. Они с Германом остались один на один.
- Садись, - попросил Горанин. И сам уселся за стол, на место главврача.
- Что, разговор будет долгим?
- Ты, должно быть, хочешь узнать подробности?
- О том, как убил свою жену? Думаешь, меня это порадует?
- А ты по-прежнему язвишь. Это хорошо. - Герман вздохнул. - И все-таки сядь, Саша.
Он присел на стул, вытянул ноги и немного расслабился.
- Разговор будет без протокола, - сказал Герман. - И без диктофона. Только ты и я. Ты знаешь, сумасшедших в нашей стране не судят. Комиссия сделает заключение о твоей невменяемости в момент совершения преступления. Вернее, преступлений. Ибо разбитая машина, витрина и Косой также на твоей совести. Дело закроют ввиду того, что обвиняемый уголовной ответственности не подлежит. Я не знаю, сколько времени ты проведешь в клинике. Может быть, год, может, и два. Это все, что я могу для тебя сделать. По-моему, я вину свою искупил целиком и полностью.
