Наталия Орбенина - Ледяная дева
Рандлевский без особого энтузиазма вытянул из кармана серебряный портсигар.
— Прошу вас, господин следователь.
Сердюков только глянул в раскрытый портсигар и тотчас же вынул из кармана маленький сверточек, раскрыл его. Им оказался небольшой окурок.
— Прошу вас, господа, вот интересное совпадение. Точно такие же папиросы, как мы видим в этом портсигаре, курил человек, который находился на лестнице под квартирой Кобцевой. Полиция нашла пару окурков с одинаковыми следами зубов.
— Это смешно, — Феликс покачал головой. — Подобные папиросы курит достаточное количество состоятельных людей в столице.
— Конечно, конечно. Но этот человек мог, стоя на лестнице, слышать ваш разговор с Кобцевой. Ведь вы еще некоторое время находились около открытой двери, как вы же сами и рассказывали. Дальше оставалось одно — похитить ключ. Это сделать нетрудно. Например, «милый друг, у меня душно нынче. Ты можешь снять сюртук». Или нечто в этом роде. Ну а дальше все просто. Букет, черный ход, нож в грудь.
При последних словах Нелидов вздрогнул и невольно метнул на Рандлевского испуганный взгляд. Тот резко повел плечами.
— Пока мы видим только фантазии, только домыслы господина полицейского.
Повисло молчание. Лакей принес десерт. Пока он обходил стол, Сердюков несколько раз тревожно взглянул в сторону окна, как будто ждал кого-то.
— Безусловно, фантазия — вещь эфемерная. Но иногда в нашем деле встречаются вполне материальные обстоятельства. Вот, к примеру, одно из них.
И полицейский извлек из другого кармана перчатку, найденную на пруду. Нелидов и Рандлевский уставились на перчатку. Сердюков казался им дурным фокусником, который то и дело извлекает из своих магических ящиков несуразные предметы. То яйцо, то кролика, то полуодетую женщину.
— Как видите, господа, это перчатка, замшевая перчатка.
— Где вы ее подобрали? — стараясь скрыть нарастающее напряжение, спросил Рандлевский.
— Совершенно недалеко отсюда, в парке, у пруда, — Сердюков подвинул перчатку к центру стола. — Узнаете, Леонтий Михайлович? Она ваша. Старый лакей, не приученный врать, узнал ее, он чистил ваши вещи, когда вы гостили в этом доме некоторое время назад. Вторую-то вы небось выбросили за ненадобностью?
— Положим, что и моя, хотя я не припомню. Что с того, я мог ее потерять во время прогулки.
— Не во время прогулки, а в то время, когда вы ночью кололи лед на пруду. Вы потеряли перчатку и отморозили руку оледеневшим ломом. Не кочерга, а лом, не ожог, а обморожение!
Нелидов ахнул.
— Ну уж это слишком! — вскричал Рандлевский. — Феликс, я надеюсь, что ты не позволишь этому господину оставаться в твоем доме и дальше продолжать свои гнусные инсинуации!
Но Нелидов не успел ответить, как снаружи раздался шум, топот ног и громкий разговор в прихожей. Вошел лакей и степенно объявил:
— Господин Горшечников Мелентий Мстиславович!
— Это еще что за шутки! — изумился Феликс. В его планы совершенно не входили знакомство и визит в его дом мужа его возлюбленной.
— Сударь, я, пользуясь правом человека, ведущего важное расследование, пригласил господина Горшечникова в ваш дом. В определенных целях я не ставил вас об этом в известность.
— Да что он себе позволяет! — продолжал метать громы и молнии Рандлевский. — Превратить частный дом в подобие околотка!
— Надеюсь, Константин Митрофанович, вы отдаете себе отчет в крайней неделикатности пребывания господина Горшечникова в моем доме? — спросил Нелидов, и в этот момент Мелентий Мстиславович показался на пороге.
Горшечников трусил ужасно, под устремленными на него взорами он вжал голову и испуганно искал глазами Сердюкова. Нелидов и Рандлевский смерили вошедшего такими презрительными и уничижительными взглядами, после которых порядочные люди должны стреляться от пережитого унижения и оскорбления.
— Благодарю, сударь, что вы нашли в себе мужество приехать. Я понимаю, что для вас это крайне неприятно. Однако я думаю, что во имя высшей справедливости можно подняться над некоторыми общественными условностями. Позвольте вас познакомить с хозяином дома.
Сердюков слегка поддержал Горшечникова под локоть, чтобы ободрить его. И чтобы, не дай бог, не сбежал с испугу. Нелидов хмуро кивнул и руки не подал. Оказавшись около Рандлевского, Горшечников замер на месте и открыл рот.
— Я… то есть он… Кажется… — Он беспомощно оглянулся на следователя.
— Вам не хватает некоторых деталей, не так ли? — Сердюков хищно прищурился. — Напрягитесь мысленно.
— Прудкин! — выпалил Горшечников. — Это Прудкин, только без длинных волос, бороды и усов!
Рандлевский отшатнулся от гостя.
— Что это за спектакль? — рассердился Нелидов. — Какой такой Прудкин? Объяснитесь, господа!
— Вы правильно заметили, что все подобно театральному представлению, — иронично подхватил Сердюков. — Я и сам подумал о театре, когда Мелентий Мстиславович рассказал мне о визите господина Прудкина, который просил его искать Софью Алексеевну и вас, где бы вы ни были, посредством слежения за Матреной и Филиппом, за почтой, приносимой в дом. Длинные волосы, пышная борода и усы. Это так по-театральному. Особенно, когда владелец этого бутафорского великолепия забывает их наклеить! Помните, господин Рандлевский, когда Горшечников навестил вас в гостинице, вы второпях забыли приклеить усы. А Мелентий Мстиславович это обстоятельство припомнил. Вот тогда мне и пришла в голову мысль, что этот абсурд с накладными усами и мог скорее всего изобразить Леонтий Михайлович. Как хозяину театра ему и карты в руки.
Нелидов смотрел на Рандлевского, не отрываясь. Тот отступил к стене и скрестил руки на груди.
— Леонтий, я полагаю, что ты мне все объяснишь, — тихо проговорил Феликс.
— Хотелось бы также услышать подробности, связанные с гибелью Соломеи Берг и бедных немецких фрау, Греты и Фриды. Я много думал над тем, как появилась эта самая мистическая сила, и понял, что она могла зародиться в сознании только того человека, который слишком хорошо знает ваше творчество, Феликс Романович, слишком близок к вам. Ведь никто посторонний не мог так изящно убивать, используя детали и аллегории произведения, которое еще не стало широко известно или вообще существует только в рукописи.
— Да что же вы мучаете меня загадками! Что же это, по-вашему? Кто же это? — вскричал донельзя взвинченный Нелидов.
Сердюков прошелся по комнате и остановился у окна, неподалеку от Рандлевского.
— Я полагаю, что это любовь, — ответил он.
