Энн Стюард - Черный лед
— Откуда ты можешь это знать? — Она чувствовала, что голос ее вот-вот сорвется. — Я слабая.
— Ты изумительная, — тихо сказал Бастьен. — Ты ухитрилась выжить во всех передрягах. И я не позволю, чтобы с тобой опять что-нибудь стряслось.
— Изумительная? — потрясенным эхом откликнулась она.
— Одевайся, — оборвал ее Бастьен. И отвернулся, опять лишив ее слова.
Глава 19
Он все продумал. Сначала она решила, что он забыл принести ей бюстгальтер, но потом сообразила, что все равно не смогла бы надеть его под черное облегающее платье с открытой спиной. Черные кружевные трусики-танго прикрывали ее лишь символически, вполне соответствовали им и пояс с чулками, которые привели ее в ужас. Она надела все это и подумала о его руках, сжимавших ее ноги.
Бастьен даже сумел подобрать нужную цветовую гамму косметики — этот мужчина был неподражаем. Вот только с волосами Хлоя ничего не могла придумать. Оставалось сделать вид, что на голове у нее стильный беспорядок по последней моде. Она колебалась, разглядывая туфли — каблуки у них были выше, чем она привыкла носить. Но туфли подошли идеально. Бастьен будто знал ее тело лучше ее самой, и от этого ей становилось неуютно. Он знал ее и понимал ее тело, а сам по-прежнему оставался для нее загадкой. А она, безумная, все стремилась ее разгадать. Он назвал ее изумительной. Почему-то она никак не могла перестать мысленно примерять на себя этот комплимент. Изумительно храбрая, изумительно глупая, изумительно любопытная, изумительно везучая. Изумительная.
Стокгольмский синдром, напомнила она себе; это означало — держи себя в руках. Вернувшись домой, она будет вспоминать все это с удивлением. Если вообще захочет вспомнить.
Огни Парижа ярко горели за огромными окнами гостиной, которые занимали всю стену от пола до потолка. Бастьен стоял в центре, полуодетый, пристраивая что-то под расстегнутой рубашкой. Белой рубашкой — должно быть, он не рассчитывал пачкать ее в крови.
— Мне нужна твоя помощь, — сказал он, даже не обернувшись.
— Ты не производишь на меня впечатление человека, который нуждается в помощи.
— Все когда-то случается в первый раз… — Он увидел ее и замолчал.
Она чувствовала себя неловко, уж слишком откровенным было облегающее черное платье. Но чувство неловкости растаяло, когда она взглянула Бастьену в глаза, которые он тут же прикрыл. Наверное, у него тоже был стокгольмский синдром.
Если даже так, он способен был скрывать это куда эффективнее, чем она. Мгновение спустя она подумала, что это удивительное выражение его глаз ей почудилось.
— Никак не получается правильно это прикрепить, — сказал он.
Белая рубашка была расстегнута, и под ней виднелась гладкая золотисто-смуглая кожа. Он пытался прикрепить что-то к своему боку, нечто вроде набитой чем-то подушечки или тампона, какие накладывают на рану, хотя, как ей было отлично известно, никаких ран у него на теле не было.
Хлоя подошла к нему, потому что не могла найти повод, чтобы отказаться. И еще потому, что сама хотела подойти.
— Что я должна сделать?
— Мне нужно наклеить эту штуку на кожу точно под четвертое ребро. Я не достаю.
— Что это?
Он колебался не более секунды.
— Такие штуки используют, чтобы имитировать огнестрельное ранение. Там внутри крохотное взрывное устройство, подсоединенное к ампуле с фальшивой кровью. Это будет похоже на выстрел, как будто меня убили. Так что эту штуку надо прикрепить именно там, где рана должна быть смертельной.
— Хорошо. — Хлоя прижала подушечку ладонями к его боку, стоя слишком близко к нему и вдыхая запах его одеколона. Ее руки касались его кожи, горячей и гладкой как шелк, и пальцы ее дрожали. — Так правильно?
— Ты чувствуешь мои ребра? Правильное место — как раз под нижним.
Она пыталась справиться с дыханием. Нащупывать кости скелета под его плотью было до невозможности эротично, и с этим она спорить не могла.
— Конечно, я чувствую твои ребра, — сердито отозвалась она. — Ты тощая французская задница. Если только вообще француз, во что я не верю.
— Не веришь? — сказал он очень тихо. Они стояли так близко друг к другу, что он просто вынужден был говорить шепотом, и шелест его голоса возбуждал ее еще больше. — Тогда кто я, по-твоему, такой?
— Заноза в заднице. — Прозвучало это весьма круто, вот только ей все-таки было трудновато дышать, находясь от него так близко. Она залезла к нему под рубашку и прижала клейкую ленту к его коже на боку. — Так правильно? — повторила она.
— Более или менее. Взрыв разорвет ткань одежды, а фальшивой крови там достаточно, чтобы замаскировать возможную ошибку в расчете. — Он взглянул на нее сверху вниз. Его рот оказался прямо над ее губами — она могла прикрыть глаза, положить голову ему на плечо, погрузиться в его тепло и силу…
Хлоя сделала шаг назад, нервно вздрогнув и попытавшись это скрыть. Он застегнул рубашку, потом вдел руки в рукава черного парадного смокинга, подходившего к ее облегающему платью. Свои длинные волосы он стянул в хвост на затылке и, закончив одеваться, выглядел элегантно и беззаботно. Ее глаза следили за его руками, пока он завязывал черный шелковый галстук; потом она обнаружила, что смотрит на его рот.
— Нам надо поговорить, — вдруг вырвалось у нее.
— О чем?
Черт бы его подрал!
— О том, что недавно произошло. В спальне, — пояснила она на случай, если он опять собирается изображать непонятливость.
— Зачем? Там не о чем говорить.
— Но…
— Это была нормальная человеческая реакция. Выживание вида, моя прелесть. Сталкиваясь с насильственной смертью, представитель вида совершает жизнеутверждающие действия. Ничего личного.
Она была идиоткой, что открыла рот. Если бы вообще не открывала его в этот уик-энд, не спровоцировала бы этой лавины, и все продолжали бы жить нормальной жизнью…
— Ты прав, — с мрачной откровенностью пробормотала она. — Стокгольмский синдром.
— Что?
Хлоя сказала эти слова вслух. Было слишком поздно от них отказываться, так что она попыталась выкрутиться.
— Стокгольмский синдром, — повторила она погромче. — Зафиксированное в психологии состояние, когда заложник начинает…
— Я знаю, что это такое.
Вид у него был одновременно и встревоженный, и изумленный. Он остановил ее прежде, чем Хлоя произнесла роковые слова, и она почувствовала нечто вроде благодарности. За то, что не опозорила себя окончательно. — А ты, значит, страдаешь именно этой хворью?
— Ничего удивительного. — Она уже лучше владела голосом и собой. — Ты бессчетное число раз спасал мою жизнь, мы вместе бежали от смерти, а еще до того, как начался этот кошмар, между нами возникло определенное физическое притяжение. — Она вспомнила, как он отстранение держался после, и почувствовала, что жар бросился ей в лицо. — По крайней мере, ты смог убедить меня в этом, когда тебе было нужно, — поправилась она. — Так что вполне естественно, что я сейчас чувствую нечто вроде… зависимости. Это пройдет, как только я окажусь в безопасности и далеко отсюда.
