Татьяна Корсакова - Ничего личного
– Дай мне ее паспортные данные. Сейчас. – Сема умел быть настойчивым, когда того требовали обстоятельства. Сейчас обстоятельства требовали, и Андрей молча достал паспорт.
– Что происходит? О ком вы говорите? – Любопытство в Жертве пересилило обиду. Мизантропы тоже могут жаждать пикантных подробностей.
– Никуда не уходи, – велел Сема, забирая паспорт. – Я сделаю пару звонков и вернусь. – Он обернулся к Жертве и сказал вкрадчиво и убедительно одновременно: – Ты прости его. Сейчас решается вопрос жизни и смерти…
– Чьей? – мрачно уточнил Жертва.
– Моей. – Андрей поскреб шрам. – Моей жизни и смерти.
– И во всем этом замешана дама? – Глубоко в душе, где-то очень глубоко, Жертва был нежным романтиком.
– Замешана. – Сема кивнул, а потом попросил: – Жертва, нам бы уединиться.
– Ладно, идите в мой кабинет. Только не трогайте там ничего. – Жертва положил на стойку ключ. – И рыбок не кормите, я их уже кормил.
Кабинет Жертвы был самым обычном офисным кабинетом, лишенным налета декадентства и вполне уютным, с аквариумом на полстены, диваном с мягкими подушками и приткнутым в угол кальяном.
Андрей не стал садиться, отошел к окну, за которым уже клубились мутные городские сумерки, прижался лбом к прохладному стеклу. Если он ошибся, если Катерина не была той, за кого он ее принимал, то ошибка может дорого ему стоить. И жизнь его, и без того сумбурная, станет еще сложнее, еще запутаннее. Но! Как же ему хотелось ошибаться!
Тихо скрипнула дверь, впуская в кабинет Сему.
– Сделал. – Сема бочком, опасаясь нарушить идеальный порядок, царивший в кабинете, прошел к столу, рухнул в кресло и, опершись подбородком на сцепленные в замок руки, посмотрел на Андрея.
Андрей молчал, боялся задавать вопросы, боялся услышать правду.
– Она не проститутка. Ты в самом деле ошибся. И если бы ты включил мозги, если бы посмотрел на нее нормальным, человеческим взглядом…
Лиховцев и смотрел. Вот только смотрел сквозь призму полученных от Жертвы знаний и даже не задумывался, почему Катерина диссонирует с его картиной мира, почему ведет себя не так, как должна вести себя женщина ее профессии.
Она сказала – а ты меня пожалей. Она не себя спасала, она его, дурака, спасла, смогла удержать на самом краю.
– Кто она на самом деле?
Вопросы оставались. Мало того, вопросы множились. Он ведь говорил об этих ее… клиентах, в открытую называл их уродами и извращенцами, а Катя ни разу не возразила. Мало того, она сама говорила, что ей неприятна ее работа. Так кем же она работает, черт возьми!
– Она психиатр. – Сема мотнул головой, словно отгоняя невидимую муху. – Судебный психиатр, эксперт по половым преступлениям, один из самых молодых и перспективных. Неперспективных там не держат, потому что работа слишком специфичная.
Специфичная работа… Перед внутренним взором встала папка с надписью «Рабочее» вместе со всем ее мерзким содержимым. Вот такая у нее работа, вот поэтому она испытывает отвращение к тем, с кем ей приходится работать, ко всем этим выродкам и извращенцам. Но деньги ведь она взяла, кем бы там она ни работала. Продалась, заключила сделку. Почему?
– Хочешь знать, почему она на это пошла? – Сема смотрел на друга снизу вверх, и во взгляде его Андрею чудилось неодобрение. А может, и не чудилось.
– Хочу.
– Я не берусь утверждать наверняка, но, сопоставив кое-какие факты, могу сделать вывод…
– Сема!
– У нее есть сестра.
– Да, я с ней познакомился. Она сейчас за границей. Отдыхает в Германии.
– Правильно. – Сема кивнул. – Катина сестра Елизавета с сыном сейчас в Германии, в Дрездене. Только они там не на отдыхе, а на лечении. У мальчика что-то с сердцем, какой-то порок. Они несколько лет собирали деньги на операцию и уже почти собрали, когда парню стало хуже и выяснилось, что ему теперь нужна другая операция, не та, на которую деньги уже собраны, а дороже. И операция эта требуется прямо сейчас. Угадай, на какую сумму дороже?
Ему не нужно было гадать, он уже знал ответ.
– Она ведь могла рассказать.
– Что? – Сема приподнял брови. – И кому? Тебе, совершенно постороннему человеку?
– Я ей не посторонний.
– Очень на это надеюсь. Но тогда, в самом начале, как ты к ней относился? Что она могла тебе сказать? Ты вообще стал бы ее слушать?
Сема был прав, и каждое сказанное им слово, как самонаводящаяся ракета, попадало в цель, било без промаха в Андреево сердце, выжигало дыру, которую ни зашить, ни заштопать.
– Вы не разговаривали, – сказал Сема, немного помолчав. – Многого можно было бы избежать, если бы вы просто поговорили. Лихой, у вас с ней все могло бы получиться…
– Может, еще получится?
– Я не знаю. – Сема пожал плечами.
* * *Адрес дал ему Сема, молча сунул в руки листок из блокнота, а потом спросил:
– Я своего человека тогда отзову?
– Отзывай.
– Или, может, после того, как вы с ней поговорите?
– Или после того… Сема, мне нужно ехать, давай потом.
– Давай. Только смотри, Лихой, не наломай еще больше дров.
Он постарается. Хотя один-единственный, самый важный вопрос Андрей так и не задал.
Что было у Катерины со Стариком? Было ли?..
Пятиэтажная хрущевка тонула в темноте, только в окнах третьего этажа горел свет. Андрей вздохнул с облегчением. Если бы света не было, если бы Катерина спала, он бы не решился ее разбудить. И кто знает, решился ли на этот разговор утром.
В дверь он постучал, не стал звонить, и долго, очень долго, прислушивался к тишине, а потом не выдержал, позвал:
– Катя. Катя, я знаю, ты дома.
– Уходи. – Ее голос прозвучал так, словно она была рядом.
Впрочем, она ведь и была рядом, их разделяло лишь тонкое полотно двери. Это если не считать других непреодолимых преград…
– Не могу. – Андрей уткнулся лбом в дверь, как до этого утыкался в окно чужого кабинета. – Нам надо поговорить.
– Нам не надо… Не сейчас…
– Сейчас.
Дверь была железной, лбом не прошибешь. Да и нельзя говорить через дверь то, что он хочет сказать. И пускай у него пока нет правильных слов, но они обязательно найдутся, стоит только им с Катей встретиться взглядами.
– Уходи.
Но сама она не уходила. Андрею даже казалось, что он слышит ее дыхание.
– Не могу.
И он не ушел. Сел прямо на пол, привалившись спиной к двери, приготовился ждать. Звука ли открывающейся двери, рассвета – ему было все равно.
И Катя тоже ждала. Он почти видел, как она сидит, прижавшись к двери спиной и кудрявым затылком, обхватив руками подтянутые к подбородку коленки, сидит и не идет спать. И просидит так до самого утра, если он что-нибудь не придумает.
