Елена Арсеньева - В пылу любовного угара
– Ну, единственный путь, который я вижу, – мне самому явиться к Шубенбаху, якобы для приватной беседы, и убить его, – пожал плечами Алекс. – Однако это примерно то же самое, что здесь и сейчас пустить себе пулю в лоб. Жизнь моя все равно будет кончена. Меня уничтожат… то есть сначала пропустят через все круги ада в гестапо, а потом повесят.
– Я не говорил о том, что вы должны убить его сами, – покачал головой старик. – Но, будучи у Шубенбаха, вы можете незаметно открыть дверь или окно, чтобы туда пробрался наш человек. Вы уйдете – все будут видеть, что вы ушли, когда хозяин еще был жив, – а потом…
– Нет, все не так просто. Не представляю себе возможности для вашего человека пробраться незамеченным, а главное – спрятаться в той весьма тесной и неудобной квартире, которую занимает Шубенбах. Просто нереально! Кроме того, там всегда присутствует денщик Шубенбаха. По сути дела, он глаз не сводит со своего хозяина, оставляя его одного в трех случаях: во-первых, когда тот отправляет естественные надобности… Но ведь вы не сможете спрятаться в его клозете, верно?
– А во-вторых? – подал голос Петрусь.
– Во-вторых, Шубенбах остается один, когда отправляется к даме. Он охоч до постельных утех, однако проститутки ему надоели, он давно подумывал о том, чтобы завести постоянную любовницу. И, такое ощущение, он нашел женщину, которая ему понравилась, – Алекс покосился на Лизу. – Уверен, она может сыграть роль Юдифи при новом Олоферне, однако, в отличие от библейской героини, ей едва ли удастся покинуть лагерь врагов столь благополучно. От нее потребуется пожертвовать жизнью.
«Какие-то сумасшедшие дни. И у меня самой, и у окружающих постоянно возникают ассоциации с библейскими историями, в центре которых героини непременно с какими-то зверскими наклонностями», – невесело подумала Лиза.
– Кроме того, – продолжал Алекс, – все эти варианты невыигрышны, невыразительны, камерны, сказал бы я. Знаете, мой отец много внимания уделял рекламе нашей продукции. Он всегда говорил, что Европа отстает в этом смысле от Америки, и в ущерб себе. Я, собственно, к чему веду? К тому, что убийство фон Шубенбаха – отличный повод прорекламировать деятельность подпольщиков в Мезенске. Акция должна быть невероятной дерзости и яркости! Понимаете?
– Понимаем, – с непроницаемым выражением проговорил отец Игнатий. – Однако вы сказали, что фон Шубенбах остается один в трех случаях, а назвали только два. Какой же третий?
– Он идет один от подъезда своего дома через двор к подворотне, около которой в семь утра ждет служебный автомобиль. Его денщик, являясь и его шофером, на то время, что готовит к поездке машину, выпускает Шубенбаха из своего поля зрения. У вас есть бумага и перо? Или хотя бы карандаш… Я нарисую план дома.
Алекс склонился над столом. Его плечи загораживали от Лизы бумагу, но она видела азарт на лицах Петруся и отца Игнатия и понимала, что план убийства Вальтера фон Шубенбаха в их головах уже складывается.
«Непостижима природа человеческая, – подумала она со вздохом. – Алекс так старался там, на берегу, спасти Шубенбаху жизнь, а сейчас… Вот уж поистине, своя рубашка ближе к телу!»
Странно, почему именно «бельевая» ассоциация пришла ей на ум при мыслях о «трикотажном принце» Алексе Вернере?
– Чем раньше мы расправимся с фон Шубенбахом, тем лучше, – говорил между тем Алекс. – Мы получим несколько часов форы. Они нам необходимы для того, чтобы освободить от мучений Эриха.
– Каким же образом? – спросила Лиза.
Алекс глянул исподлобья и пожал плечами.
– Вы что, в самом деле предлагаете его убить? – с запинкой спросил Петрусь и был удостоен такого же взгляда.
Помолчали. Потом Алекс, словно бы нехотя, сказал:
– Поверьте, господа, если бы имелся хоть один шанс спасти ему жизнь, я бы его использовал, поверьте. Клянусь! Но шансов нет. Чтобы увезти его из госпиталя, понадобился бы целый отряд. У вас есть отряд? Подозреваю, что нет. Вы молчите… Значит, подтверждаете мои слова?
Все молчали. Что тут говорить? Понятно же, что отряда никакого не было.
– Кроме того, ему необходимо лечение, какое можно обеспечить только в Берлине или в Москве. У вас есть возможность переправить Эриха в Москву?
– Да ладно глупости говорить! – буркнул наконец Петрусь. – Хватит издеваться! Что делать предполагаете?
– Звучит кощунственно, но лучше всего было бы отравить Эриха, – проговорил Алекс Вернер.
– Что? – выдохнула Лиза.
– А что? – буркнул он. – Не надо смотреть на меня так, будто я Джек-потрошитель. Если он доживет до приезда Шранке, он выдаст вас всех. Наши замыслы – это мизерикордия. Известно вам такое понятие?
– Неважно, как назвать, – сказал Петрусь, – все ясно… Но почему именно отравить?
– А что сделать? – с тоской спросил Алекс. – Удушить? Застрелить? Такая его смерть явно будет делом рук человека, которого станут искать. В то время как укол чего-то вроде морфия может сойти за больничную процедуру. Главное, чтобы больничные запасы морфия были не тронуты, понимаете? То есть мы должны раздобыть препарат сами.
– У меня есть цианид, – сказал Петрусь. – Немного, но вполне достаточно, чтобы…
– Не пойдет, – решительно качнул головой Алекс. – Вы когда-нибудь видели отравленных цианидом? Очень выразительная картина. Сразу станет ясно, что Эриха спровадили на тот свет. Кто? Начнут искать – и найдут! Нет, только укол и лучше всего – морфия. Но где его раздобыть?
– А укол-то кто сделает? – поинтересовался отец Игнатий.
Алекс вздохнул:
– Такой человек есть – один санитар из госпиталя. Его сын обязан жизнью моему отцу. Его сбил автомобиль, военный грузовик, а отец в тот момент проезжал мимо. Он велел своему шоферу остановиться, подобрал мальчика, увез в больницу. Трогательная история – в свое время о ней писали все газеты Германии. Если я скажу, что смерть Эриха нужна ради блага моего отца, тот санитар пойдет на все. Его даже и не заподозрят. Только морфий нужно найти.
– При отравлении морфием тоже ярко выраженные симптомы, – сказал Петрусь. – Булавочные зрачки, замедленное дыхание, холодная липкая кожа, покраснение губ и мочек…
– Укол нужно сделать перед сном, – перебил его Алекс. – Все симптомы угаснут. Вот только зрачки… Наверное, если приподнять веки, это будет видно.
– Атропин, – буркнул Петрусь. – Если закапать в глаза атропин, зрачки будут расширены.
Отец Игнатий вдруг вскочил так резко, что все обернулись к нему. Священник стоял, стиснув руки в кулаки, низко наклонив голову.
– Ты попустил сие, отец наш небесный… – наконец проговорил он истово. А затем снова сел, вернее, тяжело упал на стул.
