Татьяна Устинова - Мой генерал
От сигареты моментально зашумело в голове.
— Рассказывай.
— Что?
— Как что? Все. Твое появление на корте было несколько неожиданным и волнующим, я бы сказал. Я, признаться, ничего не понял. Я играл в теннис с Владимиром Петровичем, потом смотрю — кто-то через забор лезет, хотя в двадцати метрах калитка! Думал, что молодежь развлекается. Думал, сейчас по шее дам, чтоб играть не мешали. Оказалось, что это вы с Юлей возвращаетесь с прогулки. У тебя бок в крови, майка разодрана, и вообще ты то и дело норовишь свалиться в обморок. А сама на заборе. Я думал, что мне не удастся тебя от него оторвать.
— От кого?
— От забора. Как ты туда попала?
Марина закрыла глаза. Шум в голове прошел, стало повеселее.
— Я же тебе говорила! За нами гнался Павлик. Он хотел меня застрелить, когда увидел, что я подсматриваю. В меня раньше никогда не целились из пистолета. Это очень страшно.
— Я знаю.
— Откуда?
— Вспомни, он держал пистолет в руке или вытащил его из кармана?
— Не знаю. Держал, наверное.
— То есть он разговаривал с кем-то и держал его на прицеле?
— Да. Наверное, да.
— Занятно.
— Федор, ты можешь мне не верить, но я…
— Я верю. А с кем он разговаривал, не разглядела?
— Нет. Какая-то скрюченная фигура в углу. Я даже не слышала ни слова.
— А Павлик что говорил?
— Что больше не может ждать, что завтра или никогда. Федор, он шантажист и бандит, точно! — Марина решительно потушила в пепельнице сигарету. — А тот, в углу… он был похож… на Геннадия Ивановича, да! Такой узенький, прилизанный, в чем-то коричневом.
— На Геннадия Ивановича, — повторил Тучков Четвертый задумчиво.
— Ну, конечно! Кстати, он же отменил партию в теннис, правильно? Ну, с тобой! Он сказал, что подавлен и все такое! Вы даже договорились, что все переносится на завтра.
— Я все равно пошел, — буркнул Федор Тучков сердито. — Ты куда-то пропала, а у меня было ужасное настроение.
Марина не стала вникать в то, что он говорит.
— Я не пропала! Я пошла к тому месту, где все случилось с Вадимом. Я поговорила с девчонкой, которая вела первую лошадь. Она мне сказала, что Мальчик не мог просто так взять и кого-то сбросить с обрыва.
— Какой мальчик?
— Так зовут коня. Мальчик. Она сказала, что он спокойный и любит людей.
— Спокойный и любит, но Вадим разбился. Насмерть.
— Что-то тут не то, Федор.
— Тут — это где?
В руке у нее как бы из воздуха материализовалась большая белая кружка, сестра-близнец ее собственной большой белой кружки. От нее поднимался пар. Чай был рубиновый, а кусок лимона толстый. Марина глотнула и зажмурилась.
Там был не только лимон и сахар, но и еще что-то.
— Что ты туда налил?
— Коньяку.
— Я никогда не пью спиртное днем!
— А по заборам ты когда-нибудь лазишь?
— Нет.
— Днем? — усомнился Федор Тучков.
Она промолчала, сделала большой глоток, обожглась и стала дуть на чай.
— Хочешь есть? Ты за обедом ничего не ела.
— Откуда ты знаешь?
— Мы сидим за одним столом.
— Ты смотрел… за мной?!
— На тебя, — поправил он вежливо. — Я смотрел на тебя. Ты ничего не ела, вроде Оленьки. Хочешь?
— А что… у тебя есть?
Он опять усмехнулся — глазами. Марина никогда Не видела глаз, которые могли бы так усмехаться. Как это у него получается?
— У меня есть колбаса, бублики. Йогурты, кажется, тоже есть.
— Тогда колбасу и бублик.
Он принес ей бублик и колбасу на тарелочке. Колбаса была холодная, а бублик свежий.
— Вадим хотел идти в милицию и погиб.
— Это несчастный случай. Мы же все видели своими глазами.
— Федор, — энергично жуя бублик, начала Марина, — ну давай просто представим себе, что это не несчастный случай! Ну почему у тебя нет никакого воображения?!
— У меня сколько хочешь воображения.
— У тебя его вовсе нет, как у моих студентов! Две трети из них не могут себе представить, что если из бесконечной последовательности удалить бесконечное число членов, то она все равно будет равна бесконечности, а не нулю!
— Почему бесконечности? — удивился Федор. — Нулю.
Марина застонала:
— Да не нулю! Ну как тебе это объяснить! Дай мне бумагу и ручку! У тебя есть? Или ты писать не умеешь?
— Я умею. Не слишком хорошо, конечно, но умею.
— Смотри. Вот луч. Это бесконечное множество точек. Это нуль. Это точка А. Выбираем ее произвольно. Если нам нужно убрать бесконечное число точек…
Он смотрел за ее рукой и не слушал, она поняла это совершенно точно, когда мельком на него взглянула. Он просто смотрел на ее руку, которая проворно и как будто сама по себе рисовала на бумаге.
Она опомнилась:
— Прости, пожалуйста. Тебе это, наверное, совсем не интересно. Я просто увлеклась ни с того ни с сего. Наверное, мне на работу надо.
«Тебе надо ко мне в постель, — мрачно подумал Федор Тучков Четвертый. — И мне надо, чтобы ты хотела ко мне в постель».
Как это все некстати!
— Твоя задача математически некорректна, — заявил он. — Зря ты так стараешься.
Марина смотрела на него с первобытным изумлением, потом осторожно засмеялась и замолчала. Почему-то ей вдруг подумалось, что говорил он вовсе не о луче с точкой А.
Нужно быстро и аккуратно свернуть в тихое и безопасное место. Если такое еще осталось в непосредственной близости от Федора Тучкова.
— Давай представим себе, что Вадима кто-то убил. Давай просто попробуем.
— Попробуем, — согласился Федор Федорович, думая только о постели и о том, как ему теперь быть с профессоршей.
— Лошадь можно напугать или внезапно причинить ей боль, чтобы она взвилась на дыбы и сбросила седока, особенно если он не слишком умелый.
— Марина, мы стояли там. Никто не пугал лошадь и не причинял ей боль.
— Федор, то, что мы этого не видели, еще не означает, что этого не было.
Ого!.. Он даже засмеялся от удовольствия.
— К лошадям никто и близко не подходил.
— Не подходил у нас на глазах. А если до этого?
— Что значит до?
— Ну, вчера или накануне!
Тучков Четвертый встал и налил им еще по кружке чаю. Полез в какой-то шкафчик и вынул оттуда пузатую круглую бутылку.
— Мне больше не надо! — перепугалась Марина.
— Ну, конечно, — согласился он и налил — довольно много, на палец примерно. Эдик Акулевич всегда наливал ей именно столько вина, примерно на палец. Наверное, боялся, что она впадет в алкогольную зависимость и ее карьера пострадает.
Нельзя, нельзя так думать о старом друге! Он проверенный, близкий человек, и черте ним, с геморроем и долькой чеснока в нагрудном кармане! То, что она так о нем думает, — предательство!
