Дмитрий Вересов - Ближний берег Нила, или Воспитание чувств
— Попозже. Устал немножко.
— Ладно. Тогда браток Соломон немного побренчит, о'кей?
Он уселся на освобожденный Нилом табурет и ловко, сноровисто заиграл небыструю, но очень ритмичную, на четыре четверти, мелодию. Ребята и девушки обступили рояль, принялись прихлопывать и пританцовывать в такт.
Не привлекая к себе внимания, Татьяна отошла от рояля, неспешно приблизилась к дверям в столовую. Нил тем же манером последовал за ней.
Оказавшись в пустом, гулком зале, Нил взял ее руку, прижал к груди.
— Там, в нижнем мире…
— Он не нижний, — мягко поправила она, не отнимая руки. — Он просто обыкновенный.
— Хорошо. Там, в обыкновенном мире, рядом с тобой я смешон, жалок, недостоин твоей благосклонности…
Окружающие цвета резко поблекли, пол качнулся, и Нил поспешно заглотил остаток фразы. Она молчала и с улыбкой смотрела на него.
— А здесь? Здесь и сейчас… Скажи мне, здесь ведь все иначе?
— Я и там никогда не считала тебя ни смешным, ни жалким… Но ты прав — здесь все иначе.
— Что же, выходит, я могу надеяться?..
— Возможно все. — Она пожала плечами.
— Тогда почему не сейчас? Он наклонил к ней голову, ловя губами ее губы.
Она чуть отвела лицо, подставив щеку.
— Сейчас — это где, милый? — услышал он ее шепот. — Здесь — это когда?..
Мир Занаду закружился и поплыл, истончаясь…
— Постой… — прохрипел он.
— Охотница твое согреет ложе… Она ждет, Антиной… Ступай…
Нил отпрянул от окна, тряся головой. Что это было, Господи, что это было?
Капризное воскрешение дурманного видения более чем восьмилетней давности? Или лукавая подстановка, отыгранная расшалившимся подсознанием? Доводилось же и прежде видеть яркие сны, уноситься в мечтах… Но чтобы так далеко, так ярко, так вещественно?! Тотально! Органолептически истинно! Видел, слышал, вкушал и обонял. Еще стоит во рту вкус верджиловой сигареты… И все же — зов прошлого или сигнал из будущего?..
— Я молод, здоров и свободен, — шептал Нил Баренцев, вглядываясь в тусклое раннее утро. — Я молод; здоров и… Но буду свободен! Хочу быть свободен, черт побери!
Но память отпускать не спешила… Антиной… Анти-Ной, поленившийся построить ковчег и теперь утопающий в безбрежном океане памяти…
IV
Пробудившись, Нил долго-долго не мог сообразить, где находится. Он лежал, поджав ноги, на узкой короткой койке, накрытый тонким серым одеялом. Поверх одеяла лежала куртка, в которой он пришел… Куда? В общежитие студгородка, куда ж еще. Когда? Судя по тусклому свету, сочащемуся из невидимого отсюда окошка, вчера. Вчера… И где же он оказался теперь, куда забрел? «Ни черта не помню…»
— подумал Нил и заставил себя приподняться.
Далось это с трудом. Ничего особенно не болело, но слабость была сверхъестественная. Слабость и холод, и нежелание что-либо делать. Накрыться бы чем-нибудь потеплее и лежать, лежать, ни о чем не думая…
Он окинул мутным взглядом комнату, пытаясь по каким-то внешним приметам определить, где он. Первыми бросилась в глаза книжная полка, а на ней — два стакана, до половины заполненные топленым воском, потом — красный коврик на противоположной стене, верхний край зеркальной рамы, стол, посередине которого красуется блюдо с дынными корками, кресло, развернутое теперь к окну… Выходит, никуда он не забредал, так и завалился в чужой комнате, отрубившись от какой-то дряни, закапанной в нос… Господи, что могла подумать о нем Линда? А Ринго?
Мнение Джона его не особенно интересует…
Нил застонал и встал на ноги, попав левой в собственный расшнурованный ботинок. Второй ботинок лежал рядышком, уткнувшись высоким голенищем в мятую серую кучу брюк. Нил поспешно вытащил брюки — новенькие, модные клеши, тщательно отпаренные вчера, — озираясь, натянул их, дрожащими пальцами застегнул пуговицы… В общем, погуляли… Мать с бабушкой, наверное, с ума сходят, ведь не позвонил даже. Теперь предстоит объяснение. И в университете… Блин, а ведь студенческий его на вахте и, если верить вчерашней сердитой тетке, уже сегодня будет передан в деканат для дальнейших разбирательств. Во влип!
Интересно, где все? В комнате ни звука, ни шевеления, никто на его пробуждение не прореагировал. Ушли на занятия, не разбудив его? А который, кстати, час?
От обилия разом навалившихся вопросов тупо заболела голова, в левом виске противно задолбил невротический дятел. Нил застыл, зажмурив глаза, и внутренним зрением буквально увидел сизый туман, окутывающий мозги… Чашку горячего крепкого чаю и покурить — остальное потом!
Нил заставил себя раскрыть глаза и окинуть помещение более осмысленным взглядом. Тихо и пусто, но на столе блюдце с длинными окурками, надорванная пачка «Шипки», в которой, возможно, осталось что-нибудь. И еще… И еще из-за кресла, повернутого спинкой к нему, поднимается дымная спиралька… Нил метну лея к креслу, шумно зацепив стул.
Линда, бледная, как сама смерть, сидела в кресле и безучастно, остановившимися покрасневшими глазами смотрела на простирающийся за окном блеклый пустырь. На ее хрупкие плечи был накинут серый халат, в опущенной на подлокотник руке тлела сигарета.
— Линда… — проговорил он голосом, дрожащим от слабости, стыда и облегчения. — Мощно я вчера вырубился, да?
Она молчала, не сводя глаз с окна.
— Слушай, я тут вчера на вахте студенческий оставил…
— Там…
Не поворачивая головы, она показала рукой назад. На краешке стола лежал его студенческий билет. Нил схватил его, поспешно затолкал в карман.
— Вот спасибо! Ты не представляешь…
— Не за что.
Ее еле слышный голос звучал безжизненно, картонно, и это насторожило:
— Что было, скажи мне, что было?! Я ничего не помню. Я что-нибудь натворил?
Она молчала. Нил приблизился к креслу, опустился на колени, положил голову на ее безвольно лежащую руку.
— Ну, скажи же мне…
— Скажи?
Глаза ее блеснули, рука ожила, приподнялась, . одновременно поднимая его подбородок. Он заглянул в ее глаза, ожидая ответа, но она опустила голову, прижалась лбом к его лбу, что-то горячее и влажное обожгло его щеку. Он поднял руку, робко положил на ее хрупкое плечо.
— Ну что ты, что ты, Линда, не надо… Она сняла его руку с плеча, подняла голову, отвернулась. Нил поднялся с колен, обошел кресло, взял ее за подбородок и заглянул в глаза.
— Что было? — требовательно спросил он. — Говори! Я буйствовал, избил кого-нибудь, оскорбил, в непотребном виде попался на глаза начальству?
— Нет… Уйди, прошу тебя…
Он вспыхнул, больно сжал ее плечи.
— Я не уйду, пока не скажешь, что было! Линда уткнулась лицом в его живот.
— Нилка, Нилка, что мы натворили… Я понимаю, я старомодная, смешная, но я не могу… не могу… Ты не виноват… ты не обязан… я сама… — сбивчиво лепетала она.
