Иосиф Гольман - И весь ее джаз…
– Понимаю, – вздыхала Машка. А однажды все-таки спросила: – И что вы будете делать, если ваша еврейская дочка все-таки выскочит за какого-нибудь кенийского негра?
– Ты Обаму имеешь в виду? Так он вроде занят.
– Не уходите от вопроса, Ефим Аркадьевич.
Он задумался. Потом ответил:
– Наверное, я буду недоволен. Но, во-первых, не мне решать. Во-вторых, любить точно не перестану.
Короче, неприятные все это вопросики. Хорошо быть космополитом в Америке. Там все – американцы. Если, конечно, живешь не в Гарлеме, Чайна-тауне или на Брайтон-Бич. А у нас ты либо несчастный русский в Таджикистане, либо несчастный таджик в Москве. Либо сразу все несчастные в какой-нибудь Кущевке.
– Здравствуй, Машенька. – Джама, уважительно пообщавшись с ее родителями, пришел к ней.
– Ой, я в таком виде, – испугалась Машка – волосы были еще мокрые.
– А зачем ты их красишь? – удивился глазастый полицейский.
– Потому что они – седые! – разозлилась Машка. – А я – старая. Понял?
– Понял, – рассмеялся Джама. Ничем его не возьмешь. – Ты очень даже молодая. А волосы у тебя седыми никогда не станут.
– Как это? – не въехала Машка. – Я что, молодой умру?
– Типун тебе на язык, – по-доброму пожелал перед ответственным концертом Джама. – Твои волосы могут стать только жемчужного цвета. И то очень не скоро.
– Спасибо, утешил, – сказала Маша.
А ведь и в самом деле утешил. Если любимому мужчине твоя седина кажется жемчужной, то все не так уж плохо. Хотя про любимого мужчину – пока рано.
Тем временем подъехал Ефим Аркадьевич. Береславский не был бы Береславским, если б и в Машкином заветном концерте не поймал бы себе как минимум двух зайцев. Он в холле делал выставку-презентацию своих художников. А потому взял на себя всю транспортную часть проекта.
В «Ягуар» сели Машка с Джамой и Женюля со своим мальчиком. Он такой смешной оказался! Щечки по жизни розовые, а от смущения выглядел совсем ребеночком. Ну, Женька, совратительница малолетних!
Мама с папой не поехали. Папа точно хотел, он всегда счастлив послушать поющую дочку. Но мама наверняка не захотела из-за Джамы. Вот же эти чертовы нацвопросы!
Вторая машина была нанятая Натальей Береславской «Газель» с тентованным кузовом. В ней ехали пятнадцать деревянных треног-мольбертов. И примерно столько же картин. А также всякий рекламный принт. По приезде Наталья с мужем должны были быстро выставить экспозицию – публика придет самая что ни на есть целевая.
Машка готова была спорить – под какие угодно ставки, – что профессор к треногам не притронется.
Так оно и вышло.
Грузили треноги с картинами и расставляли экспозицию водитель «Газели», Джама и, естественно, Наталья. Да, еще почему-то примкнувший к ним Машкин барабанщик Павел, обалдевший от работ одного из сумасшедших художников Береславского.
Интересно, что Женькин мальчик тоже в переноске тяжестей не участвовал, хотя и рвался. Женюлечка не дала: ей необходимо было постоянное, всепоглощающее мужское внимание, не разделенное ни на какие отвлекающие моменты.
Ну, Женька, ну, захватчица растет!
Публика начала собираться рано.
Машка даже забеспокоилась, что музыканты не успеют отстроиться. Но гостей очень ловко перехватывал Ефим Аркадьевич, инфицируя всех подряд безумной любовью к творчеству своих художников. Понятное дело, ведь Бог дал им только талант. Главная же часть любого рыночного процесса – сбыт – была оставлена Всевышним за профессором Береславским.
Машка проверила ноты на пюпитрах. Проверила микрофоны. Обменялась взглядами со звукорежиссером – очень знающий дядька тут впахивал, надо не терять контакт.
Оглядела ребят. Тот же увлекающийся Паша никогда не забудет положить рядом запасные палочки, но вполне может забыть застегнуть ширинку.
Отдельно подошла к Валечке и в очередной раз напомнила ей, что оценочный термин «невъ… бенно» можно употреблять только среди друзей, и то – старше восемнадцати.
Ну вроде теперь все готово.
Зрители уселись на свои места, заполнив практически все. Только Ефим Аркадьевич еще что-то перетирал с одним из местных. Машка увидела, что местный товарищ передает Береславскому дензнаки. Отлично, значит профессор продал-таки картину! Кросс-промоушн рулит!
Но вот и они сели.
Зальчик был мест на сто, не меньше. Перед таким количеством народу – да к тому же за деньги – Машка еще ни разу не выступала.
На нее смотрели сотни глаз. Точнее – две сотни. Но все равно это – до черта!
Холодок пробежал по спине, а желудок начал опускаться куда-то в ноги.
Ну уж нет! Разве Машка не об этом мечтала?
Она эффектно тряхнула своей каштановой – свежевымытой и свежевыкрашенной – копной волос, после чего начала концерт.
Счастье пришло сразу после первой композиции – «Cry me a river» от Эллы Фицджеральд. Народ воодушевленно аплодировал, а Машка подумала о том, что не зря столько лет убивалась. И не зря заманила к себе своих ребят. Будут у них и концерты, и деньги, а это для музыканта и есть счастье.
Второй композицией пошла «Cheek to cheek». Конечно, к вокалистке Дайане Кролл ценители относились не столь однозначно, как к пианистке с этим же именем. Однако эта вещь, бодренькая, с хорошим драйвом, подпитанным собственным Машкиным куражом, была принята даже лучше, чем первая.
Затем в бой пошла Валечка Толоконникова. Стандартный фокус с превращением красотки из ансамбля «Березка» в белую негритянку вызвал сначала шок, а потом, по завершении композиции – бурные аплодисменты. Даже более бурные, чем после Машкиного вокала – вынуждена была признать творческий руководитель «MASHKA-BAND». Куда ж деваться, против правды – не попрешь.
Срыв был один, но – близкий к фатальному.
В самой ударной композиции – классическом негритянском госпеле «Go down Moses», ставшем известным всему миру с помощью неповторимого хриплого вокала Луи Армстронга. Они суперски, блестяще, фантастически (по мнению Машки) сработали с Валечкой дуэтом. Здесь же был предусмотрен выпрошенный Пашкой соляк на барабанах. Ежкова жалела, что согласилась – эта гениальная музыка не нуждалась даже в самых изощренных инструментальных соло. Но что сделано – то сделано.
В итоге Пашка увлекся так, что не дал вступить вокалисткам и раз, и другой. Закрыв на хрен глаза, Павлин долбал по своим бесчисленным барабанам, тарелкам и тарелочкам. Публика была в восторге, но третий раз ждать вступительного такта Машка не стала. Она просто подошла к барабанщику и вмазала ему по кудрявой башке своим драгоценным микрофоном.
Башка издала громовой звук, перешедший в шипение, зал вскипел хохотом, после чего Пашка пришел в себя, чинно и благовоспитанно передав вокалисткам право на внимание зрителей.
