Георгий Ланской - Оглянись на пороге
Бабы бесцеремонно осматривали Аленку, копались в ее спутанных волосах, одна даже оттянула резинку трусиков и с брезгливой гримасой осмотрела содержимое. Аленка повизгивала и вырывалась, тянула руки к матери. Леха почавкал губами и, открыв глаза, осоловело смотрел на происходящее.
— Пишите, Рената Таировна, — скомандовала старшая тетка. — На правом предплечье застарелая гематома. Ссадины на коленях. Педикулеза не наблюдается. Белье несвежее… Как написать, что обкаканное?
— Измазано фекалиями, — предложила вторая.
— Нет, как-то по-другому надо бы… Пишите: белье несвежее, в фекальных массах. В помещении обнаружены бутылки из-под алкогольных напитков, две пепельницы, наполненные окурками сигарет. На момент проверки комната не проветривается. В помещении присутствует сожитель Иванцовой в нетрезвом виде. На полу комиссией обнаружены использованные резиновые изделия номер два.
Она брезгливо поддела сапогом валявшийся, словно сброшенная змеиная кожа, презерватив.
— В качестве рекомендации комиссия считает необходимым проверить несовершеннолетнюю Иванцову на предмет половых связей, а также возможных венерических заболеваний, — продолжила тетка.
— Вы что, с ума сошли? — заорала Наталья.
— Чего происходит? — спросил ошалевший Леха.
— Заткнись, — посоветовала Наталья и повернулась к «комиссии». — Это моя дочь, ясно? И моя квартира. Пошли вон отсюда, я вас не приглашала!
— Как вам это нравится, Фаина Леопольдовна?..
— Мне это совсем не нравится. Товарищ участковый, займитесь мамашей… Рената Таировна, пойдемте проверим кухню на наличие детского питания и будем закругляться.
Наталья рванула было следом, но Аленка вцепилась в ее ногу и завизжала. Схватив дочку на руки, мать почувствовала влажную, пропитанную дерьмом ткань, но на пол ребенка не спустила, потащила в ванную отмывать и переодевать. Леха беспомощно хлопал ресницами, натягивая одеяло до подбородка, столь явно деморализованный представителем власти, что было противно и ясно: помощи от него ни на грош. Тетки громыхали кастрюлями, обсуждая вслух, что есть, а чего на кухне нет, и наконец, основательно разгромив квартиру, потянулись к выходу.
— Имейте в виду, Иванцова, — сказала старшая. — Ваше дело взято органами опеки на учет. Если все продолжится в подобном духе, мы будем вынуждены изъять ребенка и передать его в специальное учреждение.
— Куда-куда? — взвилась Наталья. — В учреждение? Это что же, в детдом? При живой матери?
— Вот именно, — последовал невозмутимый ответ. — А вас будем лишать родительских прав. Протокольчик подпишите.
— И не подумаю!
— Рената Таировна, фиксируйте: от подписи отказалась. Ну все, мы предупредили. Вы теперь у нас на контроле.
Тетки вышли, следом просочился участковый, бахнув дверью на прощание.
— Да чтоб вы сдохли, — злобно прошипела Наталья. Аленка жалась к ней, но та в сердцах отвесила ей затрещину, от чего девочка взвыла, села на попу и принялась верещать, вытирая слезы ручонками.
— Ты еще тут орать будешь! — взвизгнула мать, схватила дочь на руки и потащила в спальню. Сунув ее в кроватку, она передернула враз озябшими плечами и нетвердыми шагами направилась на кухню, поставила на плиту чайник и вдруг схватилась за горло, мучаясь внезапными спазмами. Разгромленные шкафчики с распахнутыми дверцами показались ей отвратительными. Она бросила лязгнувший чайник прямо в раковину, выбежала на лоджию, схватила сигареты, оставленные со вчера, и трясущимися руками стала чиркать кресалом зажигалки, бурча под нос неразборчивые проклятия.
Леха в своих грязных трениках ввалился следом, отобрал зажигалку и дал ей прикурить. Наталья лихорадочно затянулась, выдохнула дым и, открыв окно лоджии, высунулась наружу, наблюдая за удалявшимися гостями ненавидящим взглядом.
— Что это было? — тихо спросил Леха.
Она пожала плечами:
— Понятия не имею.
Ирина проснулась до звонка будильника и некоторое время лежала, подсунув под щеку руку. Потом перевернулась на спину, прислушавшись к привычным проволочкам застарелой боли, скручивающей позвоночник. Пронесет — не пронесет?
Кажется, пронесло.
— Бонжур, — медленно произнесла она одновременно с заливистой трелью будильника, выставленного в телефоне на восемь утра. Настроение было отличным. Она сбила одеяло в ком, а потом, дурачась, прямо в постели сделала «свечку», задрав ноги к небесам, подперев спину локтями. Сегодня хотелось веселиться, как в старые добрые времена, когда она была еще девочкой. Ирина вприпрыжку побежала в душ, крутила смеситель вправо-влево, добиваясь эффекта контрастного душа, а когда, распаренная, вылезла из ванны, увидела в зеркале незнакомку.
Не веря своим глазам, она вгляделась в собственное отражение.
Ее волосы, мокрые, растрепанные после мытья, ее нос, длинноватый, но вполне изящной формы, ее губы, не слишком полные…
Глаза были другими.
Горело в них нечто этакое, подсвечивая изнутри, превращая стальную серость в неопределенную, с голубым, точнее, даже васильковым оттенком. Они горели на лице, словно сапфиры, и Ирина, глядя в зеркало, вдруг почувствовала себя восхитительно молодой.
Чудеса. Вроде бы водку накануне кушала, и не сказать, что мало. А выглядит как огурец!
Оделась в непривычное и не очень подходящее для занятий платье, с воздушными рукавами и длинной, струящейся юбкой, светло-сиреневого цвета, с яркими цветами, и даже волосы не стала стягивать в привычную шишку на голове, оставив распущенными. Накрасив губы, она втиснула ноги в сапоги на шпильке и поскакала по лестнице, гадая, успеет ли скрыться до очередного ядовитого приветствия бабы Стеши.
Ей повезло: старуха наверняка чувствовала себя не очень хорошо и потому прозевала уход соседки. Заводя машину, Ирина даже подумала, что в дни ее хорошего самочувствия над Стешей клубятся магнитные бури, не позволяя старой каракатице глумиться над соседями, и, соответственно, наоборот. В сволочные «гутен-моргены» бабка просто расцветала.
— В этом что-то есть, — медленно произнесла Ирина.
Снег, обильно выпавший вчера, подтаивал, превратив проезжую часть в коричневую жижу, однако даже этот неудобоваримый пейзаж не испортил Ирине настроения. Она вспоминала вчерашний загул и думала о Димке. Включив магнитолу, нервно тыкала пальцами в кнопки, пока не дошла до той песни, что взбудоражила ее накануне, заставив танцевать.
…You and you’re addiction
Inside your face
The truth comes back
Cause you know there’s something I’ve forgotten
And notes I left to fault the blame…
…Ты и твоя внешность
