Елена Арсеньева - В пылу любовного угара
– Я вас и не обвиняю, – пожала плечами Алё– на. – Но то, что в редакции есть человек, который к ситуации причастен, для меня совершенно ясно.
– Почему? – спросила Марина.
– Кто? – спросила Катя.
Алёна в задумчивости посмотрела на них, прикидывая, кому из них сначала ответить, и решила все же соблюсти субординацию – повернулась к Марине:
– Потому что серый «Ниссан» остановился рядом с девушками в то самое время, когда сломалась редакционная машина. Одно из двух: либо похитители вели вас от самой редакции, выжидая удобного момента напасть, и воспользовались остановкой, сориентировались на месте, так сказать, либо… либо ваш шофер с ними в сговоре.
– Но у него машина сломалась! – заикнулась Катя.
– И откуда вам сие известно? – спокойно спросила Алёна. – У нее что, колесо отвалилось? Или еще какая-то часть?
– Нет. Вадька сказал… Вадик – это шофер, – уточнила Катя. – Он сказал, что бензопровод полетел, наверное, потому, что она не едет…
– Знаете, я, к примеру, даже не знаю, что такое бензопровод, – усмехнулась Алёна. – И впервые слышу, что он умеет летать. А вы знаете? Вы машину водите?
– Нет, у меня и машины-то нету, не заработала еще на автомобиль, – засмеялась в ответ Катя. – А бензопровод – наверное, штука, по которой бензин куда-нибудь поступает. И Вадька вроде бы сказал, что он полетел потому, что засорился. Конечно, я ему поверила: машина-то не ехала!
– Ага, – кивнула Алёна. – Но потом он, я так поняла, Вадька ваш, все же как-то доехал до редакции, верно? Значит, не столь уж далеко и улетел тот самый бензопровод. А вот вас завезли довольно далеко.
– Да вы что? – почти с ужасом пробормотала Катя. – Вы думаете, Вадька мог… Да он же наш, свой! Он нас столько возил… Да не мог он нас предать!
* * *
– Ну как, все в порядке в управе? – спросила фрау Эмма.
– Без сучка без задоринки! – Лиза гордо показала аусвайс и хихикнула. Собственная физиономия, заклейменная краешком самой настоящей немецкой печати, казалась ей ужасно глупой и смешной.
– Великолепно. Значит, вечером можете выйти на работу.
– Ну да… – пробормотала Лиза, и улыбка слиняла с ее лица.
– Только вот что, Лиза… – Фрау Эмма холодно смотрела на нее, вскинув свои безукоризненные брови. – Вечерами вы будете надевать форменную одежду э-э… официанток нашего ресторана, но днем вы бываете на улице, вас может увидеть кто-то из господ офицеров, и если вы окажетесь одеты так, как сейчас…
Она пренебрежительно выпятила подбородок, указывая на очередное платьице Лизочки Петропавловской, на сей раз темно-коричневое, шелковое, с желтым воротником. Сущий ужас, конечно, но Лиза надела его совершенно сознательно, именно за уродство: вот еще, пытаться немцам понравиться!
– Если вы будете выглядеть так, как сейчас, это может нанести удар репутации нашего заведения. Я строго слежу за одеждой своих девушек. На меня работают хорошие портнихи. Сейчас нет времени делать вам новый гардероб, но вы можете порыться в моих шкафах. Вон в той комнате… – она махнула рукой на дверь, – несусветное количество вещей. Понимаете, когда немцы вошли в Мезенск, у меня появился замечательный покровитель… в весьма высоких чинах. Всего-навсего комендант города. Потом он погиб при налете партизан, но благодаря ему я получила доступ к складу бывшего советского Военторга. В моей гардеробной вы увидите то, что при большевиках можно было взять только по талонам, в закрытом распределителе для товарищей красных командиров и их женушек. По сути дела, весь склад перекочевал в мою квартиру. Там есть очень недурные заграничные вещи. Можете не стесняться! И, прошу вас, хорошенько запаситесь чулками. Служащая «Rosige rose» не может себе позволить сверкать голыми коленками! Ну да, чулки, конечно, не французские, какими потихоньку спекулирует Алекс Вернер, но в Кенигсберге была неплохая фабрика, и в той комнате вы найдете чулки именно из Кенигсберга. И туфли есть, думаю, на вашу ногу можно подобрать. Прошу вас, проходите…
Какое-то время Лиза тупо стояла перед распахнутыми шкафами, дивясь царившему в них изобилию. Потом нерешительно оглянулась на фрау Эмму.
– Берите все, что нравится, – небрежно сказала та. – Мой личный гардероб в другой комнате, так что не смущайтесь. На самом деле, конечно, все вещи самую чуточку устарели. Нынче в моде платья в виде буквы «х»: широкие плечи, подчеркнутая талия, короткие расклешенные юбки. В Париже теперь носят очень высокие платформы и каблуки из дерева или пробки, а на головы водружают сооружения из всех мыслимых материалов, начиная с газетной бумаги с отделкой из вуали и вплоть до цветов, бархата и перьев. Смешнее всего, что только изготовители шляп не испытывают недостатка в материале. Да и вообще, шляпы – единственный товар, который можно купить не по карточкам и талонам, а совершенно свободно. Кстати, как вы думаете, почему так резко укоротились юбки? Думаете, потому, что многим женщинам пришлось начать работать, а короткие юбки удобнее? Ничего подобного. Длина нормирована специальными распоряжениями оккупационных властей: с апреля по всей территории Третьего рейха, включая, конечно, и завоеванные территории, были ограничены длина юбки и ширина брюк, запрещены лишние детали (например, отвороты на брюках). И все-таки в Париже процветает haute couture! Я слышала, что по плану фюрера парижские дома высокой моды должны были переместиться в Берлин или Вену, чтобы столица Третьего рейха стала и столицей моды. Однако один знаменитый кутюрье – его имя Люсьен Лелонг – сумел убедить оккупационные власти, что высокая мода может существовать только в Париже. Ведь она тесно связана со многими фирмами – поставщиками белья, обуви, украшений, головных уборов, перчаток, кружев, сумок, пряжек, пуговиц и всего прочего, а некоторые из этих предприятий насчитывают по нескольку веков истории. Благодаря его усилиям в Париже сохранилось девяносто два дома моды. Вы представляете? Конечно, коллекции стали гораздо меньше, чем до войны (разрешено делать только сто моделей); лимитировано количество ткани, которое можно использовать в одной модели; нельзя шить платья или костюмы, напоминающие немецкую военную форму… И все же мир моды жив! Между прочим, Алекс Вернер, который обладает поразительными познаниями в мире тряпок, рассказывал, что Лелонг был женат на Натали Палей, двоюродной сестре последнего российского императора Николая Александровича, дочери его дяди, великого князя Павла Александровича, от морганатического брака. Потом, когда Лелонг развелся с Натали, он выпустил духи «Lа N…» Вроде бы названы по первой букве имени Натали, но ведь на французском так же звучит слово ненависть – la haine![5] Интересно, верно?
