Тара Янцзен - Безумно горячий
Она выглядела очень маленькой, стоя в лужице лунного света и теней между двух возвышающихся дугласий. Дорога, по которой он подъехал к деревьям, превращалась в заросшую тропинку, а еще дальше исчезала, покрытая сосновыми иголками. Они определенно стояли на пути, ведущем в никуда.
– Прости меня, – сказал он, подходя к ней. – Прости за машину. С тобой все в порядке? – Боже, кажется, он уж слишком часто задает ей этот вопрос.
Ночь становилась все холоднее. Горный ветер дул среди деревьев, шелестя листьями и сосновыми ветками, а Джанетт мягко урчала на заднем фоне.
Потом он услышал ее смех, отрывистый, бездыханный звук неверия, но определенно больше похожий на смех, чем на рыдание.
– Ты угнал Мустанг Скотта. – Она внезапно повернулась и посмотрела на него, опустив руку. – Ты превратил его в один из своих мускулкаров. Водил его по округе большую часть года. Во имя Бога, ты гонял на нем по автостраде Бандимер. А потом просто бросил его в подъезде к дому посреди ночи?
Да, это неплохо резюмировало все произошедшее.
– Из-за меня?
Прежде чем он успел ответить, она подняла руки вверх и попятилась к машине. Хотя внутрь все же не села. Она оперлась о капот Джанетт, скрестив руки на груди, и вперилась в него растерянным взглядом, нахмурив брови над темно-серыми глазами.
– В поисках машины он поднял на уши всех – каждого копа на Передовом Хребте, а ты просто разъезжал на ней прямо у него под носом? – Она снова недоверчиво рассмеялась. – Ты кто, Тень, или что-то подобное?
– Нет, – сказал он, подходя к ней. Она казалась немного нервной, и, если у нее в мозгу снова родилась мысль свалить по-быстрому, он должен был быть рядом, чтобы успеть поймать ее. – Я просто осторожный, может, немного везучий. Так что Скотт сделал с Мустангом? – Ему, правда, нужно было знать. После всех этих лет, несмотря на то, что но считал Хэнсона грязным старикашкой, женившимся на девятнадцатилетней девочке, он не хотел думать, что мужик поранился, сидя за рулем машины.
Она слегка встряхнула рукой.
– В конце концов, продал его. Он не хотел, но не мог даже выехать из проезда, не убив при этом половину соседей. – Ее рука снова вернулась к лицу, чтобы прикрыть рот, из которого вырвалось слабое проклятье. – Он всегда говорил, что я разрушила его жизнь, а ты… ты просто должен был прийти и доказать, что он прав.
«Вот теперь мы начали двигаться куда-то», – подумал он, не особо занимая себя мыслями о том, куда именно они направляются.
– Девятнадцатилетние девочки не разрушают жизней сорокалетних мужчин, – откровенно ответил он. – Сорокалетние мужчины делают это самостоятельно.
Она покачала головой, все еще скрывая лицо рукой.
– Ему было только тридцать восемь.
– В два раза старше тебя.
Она взглянула наверх.
– Но это все равно не объясняет, почему ты угнал его машину. Почему на самом деле ты угнал его машину.
Почему на самом деле он угнал машину ее мужа? Он не был уверен, что сможет объяснить это лучше, чем уже сделал. Ему было двадцать лет, в сердце жила дурацкая, романтичная мечта, а на губах еще не обсохло молоко – и посреди всей его жизни была она.
– Автоматическая реакция, – предложил он. – Я угнал огромное количество машин.
– Сколько? – Налетевший ветер понизил температуру еще на несколько градусов, и он увидел, как она вздрогнула.
– Полагаю, где-то около сотни, – сказал он, стягивая с себя джинсовую рубашку и окончательно сокращая расстояние между ними.
– И тебя ни разу не поймали?
– Только однажды, – напомнил он с короткой ухмылкой, оборачивая ее плечи тканью. Он разгладил полы, чтобы укрыть ее лучше, но прочь не отошел.
Отведя взгляд и поджав губы, она попыталась отодвинуться от него, но он не дал ей такой возможности. Не посмел.
Проклятье.
– Хэнсон получил шанс спать с тобой, а я – нет, – сказал он, его челюсть слегка напряглась. – Так что я украл его машину. – Это было самое грубое признание из всех, что он когда-либо делал, и оно не принесло ему ни капельки счастья.
Она замерла между ним и Камаро, так и не подняв голову. Он мог видеть только ее макушку, высокий хвост и яркую вспышку желтой рубашки, выглядывающей из-под джинсовой.
– Ты ревновал?
С большой долей милосердия.
– Да.
Они стояли совсем близко, ее голова едва доставала ему до плеча, а рубашка спадала почти до колен. Он чувствовал каждый ее вздох, ощущал ее колебания.
– Тем летом ты даже не разговаривал со мной.
– Да. – Он знал это, и секунд через тридцать, собирался начать чувствовать себя полным идиотом. Он безнадежно влюбился в нее в шестнадцать, и, несмотря на всю свою уличную крутость и храбрость, он не мог набраться смелости, чтобы просто поздороваться с ней. Даже в ретроспективе, такая оценка лишала силы духа. – Послушай, мне очень жаль, если кража машины плохо сказалась на тебе, если она усложнила тебе жизнь.
– Он был сильно расстроен, – согласилась она.
– Мустанг стал последней машиной, которую я угнал. – Он просто хотел, чтобы она знала. – И совершенно точно первой, которую я вернул.
– Совесть замучила? – Она подняла голову, и их глаза встретились. Выражение ее лица было трудно понять: частично осторожное, может, с капелькой любопытства, но в лунном свете ее губы казались такими мягкими, и это привело его к мысли о том, как просто, очень просто, можно было бы поцеловать ее снова.
– Немного, – признался он. – И немного повзрослел. – Было нечто большее, но он не собирался рассказывать ей о том, что занятия любовью с девочкой на Бандимере на заднем сидении стали чем-то вроде исцеления от сексуальной одержимости ею и Мустангом. После того, как он сделал соперников на соревнованиях на четверти мили за 10.7 секунды, они с той девчонкой провели полночи в машине, трудолюбиво запотевая окна. К тому времени, как все завершилось, с машиной тоже было покончено. Девочку звали Линдси, она была красавицей блондинкой с отличной фигурой. На затемненном заднем сидении Мустанга она была достаточно похожа на Реган, чтобы послужить его нуждам. И, если бы она не использовала его так же, как и он ее, он бы, возможно, чувствовал вину за то, что так никогда и не позвонил ей.
– Скотт бы сказал, что именно ты извлек выгоду из этой сделки, – сказала она, отведя взгляд.
– Скотт – дурак.
– Возможно, – признала она. – А может быть, тебе стоило оставить машину.
Ни за что на свете. Он мог сохранить машину только при условии, что она будет с ним на заднем сидении. Тогда бы он боготворил чертову штуковину.
Но это была не она. Это была не Реган МакКинни с ее умным ртом, высокомерными высказываниями и о-ну-такими-заумынми разговорами с аспирантами. Она использовала слова, которых он даже никогда не слышал, и каждое из этих слов исходило из самого прекрасного, так и говорящего: «возьми меня сейчас» – рта. Она была такой светлой: изгибы, волосы, глаза, скулы – все в ней было головокружительно прекрасно, а потом она открывала рот и слышались слова, типа: «ящеротазовые», «птицетазовые», «плацентарные млекопитающие» и «многобугорчатые». Он сидел, слушал ее лекции по кладистической системе биологической таксономии и влюблялся.
