Уинслоу Элиот - Опасности прекрасный лик
Свинцово-серые сумерки сгущались так постепенно, что Пенни почти и не заметила, как стало темно. Было десять часов вечера, и все же она хорошо видела, куда идти. Вдалеке в тумане смутным белым пятном вырисовывался особняк доктора. В окнах первого этажа горели желтые огни.
— Почему все в Англии мне кажется таким очаровательным? — восторженно спросила Пенни. — Как в сказке.
— Я рад, что вы это так воспринимаете.
— Думаю, именно поэтому Хичкок снимал многие свои фильмы в Англии. Здесь так замечательно, что даже хоть что-нибудь мало-мальски зловещее предстает в преувеличенном виде.
— Вы не найдете ничего зловещего вблизи моего дома, — заверил ее доктор Белламон.
— О, этого я не знаю, — с удовольствием откликнулась она. — Получить совсем новое лицо — дело довольно зловещее, вы не находите?
— Поскольку это моя профессия, могу вам сказать, что не нахожу.
Они дошли до парадного крыльца. Прежде чем открыть дверь, доктор Белламон сказал уже более серьезно:
— Мы пока не будем говорить о деньгах. Может быть, придет время, когда вы сумеете мне отплатить, но никакой спешки нет. Пойдем вперед шаг за шагом.
Пенни посмотрела на него. Она почувствовала, что совершает последний, бесповоротный шаг через бездну, шаг, который навсегда отделит ее от всего, что она знала раньше. Ее передернуло, когда Пенни подумала о Сьюзан, и она опустила глаза.
— Пенни! — окликнула ее доктор Белламон.
Она снова посмотрела на него. Глаза его были все еще добрыми, но в них появилось другое выражение, до странности знакомое: мучительная нежность, напомнившая ей Дома. Сердце ее дрогнуло, и Пенни охватило, грозя захлестнуть с головой, чувство огромной потери. Она больше никогда не увидит его.
— Пенни? — снова спросил доктор Белламон. — О чем вы думаете?
— Об одном человеке… — Она замолчала. — Как жаль, что я не смогла сказать ему одной вещи, прежде чем уехала. Просто как-то дать ему знать, как много он значит для меня.
Доктор Белламон нежно обнял ее за плечи, хотя Пенни опять сжалась.
— Новое лицо не означает то, что вы станете новым человеком. Возможно, у вас еще появится шанс сказать вашему другу об этой одной вещи.
— Никогда. После того как вы закончите со мной, у меня будет новое имя, я буду из другой страны и совсем другим человеком. — Она передохнула и добавила: — Но с этим все в порядке. Я не могу сказать, насколько благодарна вам за то, что вы предложили свою помощь. И я все еще не понимаю, почему вы это делаете.
Он улыбнулся и отпустил ее.
— Однажды вы поймете. А пока понимание еще не значит доверие. Вы можете доверять мне, Пенни, я ваш друг.
Пенни кивнула.
— Хорошо, доктор. Я в ваших руках.
ГЛАВА 24
Эмми Уитфилд осмотрела комнату в последний раз. Ее багаж был сложен внизу в холле. В какой-то момент она подумала, что окажется не в состоянии сделать это.
Потом вдруг, вращаясь словно волчки в парке аттракционов, налетели воспоминания о всех ссорах, которые были у них с Джонни.
«Где ты был?»
«Почему не позвонил?»
«Я тебя ненавижу».
«Как жаль, что мы вообще встретились».
Ссора заканчивалась, а потом были слезы, извинения, любовь, обещания… прощение. Ее мутило от этих воспоминаний. Потому что можно прощать и прощать… и прощать… Но ссоры никогда не забываются. Джонни думал, что простить — это все равно что забыть, как будто это песчаный замок, смываемый приливной волной. Каждая ссора была для него словно первая. Но Эмми помнила и последнюю, и предыдущую, и подсознательно возникала гора песка там, где, как думал Джонни, ничего не оставалось.
Она услышала, как он поднимается по лестнице.
— Привет. — Он сильно загорел за несколько недель съемок в Бразилии, но глаза были красными от усталости.
— Я уезжаю, Джонни.
— Мы оба уезжаем. Дом продан.
— Я уезжаю в Нью-Йорк. Я хочу развестись.
Он открыл рот и стал похож на десятилетнего мальчика, которому сказали, что только что умерла его собака. Эмми не могла этого вынести. Оттолкнув Джонни, она пошла вниз по лестнице.
— Подожди минутку! — Он бросился вслед за ней и преградил ей дорогу в самом низу лестницы. — Что же мне делать?
— Ты знал, что так будет.
— Я знал? Но почему же все это так неожиданно?
— Я много месяцев хотела поговорить с тобой об этом. Ты не желал слушать.
— Я слушаю сейчас.
— Если бы ты согласился лечиться от алкоголизма…
— Я не алкоголик.
— Извини меня, ты пьяница.
— Хорошо, — с готовностью сказал Джонни. — Только не говори, что ты уходишь, потому что я иногда выпиваю!
— Иногда! А как насчет Жаннет?
— Какой Жаннет?
— Ну хватит!
— Где твое чувство юмора? Ах, я же забыл: у тебя его просто нет. — Он вскинул голову. Я и не думал, что тебя интересуют мои увлечения. До сих пор ты как будто бы не имела ничего против.
— Почему-то Жаннет не кажется мне просто еще одним увлечением. — Они смотрели друг на друга. Джонни ничего не говорил. Эмми опустила глаза. — Во всяком случае так не может больше продолжаться. У нас совсем нет денег. Ты мог бы что-нибудь заработать и на съемках «Пылающего леса». И что же ты делаешь — выбрасываешь все эти деньги опять на тот же фильм?
— Большая часть ушла на уплату налогов.
— А что с деньгами от продажи дома?
— Тоже налоги.
— А я и не знала, что ты должен им миллионы.
— А я и не думал, что тебя так беспокоят деньги. Ты зарабатываешь на жизнь достаточно.
— На мою собственную жизнь. Но этого недостаточно, чтобы жить так… — Взмахом руки она обвела их роскошный особняк.
— Все равно, мне этот дом никогда не нравился, — сказал Джонни. — Кому захочется жить на горе вместе с кучкой скучных миллионеров? Кроме того, у нас отсюда, и правда, не самый лучший вид на Лос-Анджелес.
— Поэтому ты переезжаешь отсюда в полный клопов отель в Голливуде.
— Я не думал, что тебя и это беспокоит.
— Меня бы это не беспокоило, если бы мы были вместе.
— Но мы будем вместе.
— Может быть, в течение нескольких часов.
Он шагнул к ней.
— Ты такая красивая в голубом.
— Джонни.
— Если уж ты собираешься уйти, то по крайней мере не будь такой красивой.
— Прекрати.
Он повернулся и пошел на кухню налить себе выпить. Руки его тряслись. Черт побери эту Эмми!
— В этом есть и моя вина, — сказала она, следуя за ним. — Я хотела, чтобы ты стал другим. Я все надеялась, что ты изменишься.
Он улыбнулся ей.
— Я могу измениться, клянусь, — сказал он.
