Светлана Успенская - Посмертная маска любви
«Что такое, — мучился Ломакин, — это все рыба… После нее всегда хочется пить…» Он еще несколько минут заставлял себя работать, пока вдруг не почувствовал, что из-за полуденной духоты ему трудно дышать. Странно, ведь кондиционеры работают на полную мощность… «Я, наверное, переел…» Он еще некоторое время пытался смотреть в бумаги. Но цифры расплывались, в глазах темнело.
Что такое?.. Пить… Как хочется пить… Минералка в баре уже закончилась. Николай поднялся, чтобы сходить в кладовую за новой бутылкой, но пронзительная желудочная резь пригвоздила его к стулу. Некоторое время боль корежила тело мучительными спазмами, но потом вырвало, и стало немного легче.
Воздуха в комнате, казалось, становится все меньше и меньше. Упав со стула на ковер, Николай лихорадочно шевелил губами, как рыба, вынутая из воды, никак не мог отдышаться… Что-то не то, подумал он, надо вызвать врача… Беспорядочно цепляясь за мебель, он с трудом встал на колени и пополз к столу. В глазах было темно, в черноте расплывались концентрические оранжевые круги. Грудь под рубашкой была вся мокрая от пота. В углу рта показался белый комок слюны.
Холодные как лед руки нашарили трубку. Резкое частое дыхание вырывалось болезненными приступами. Ослабевшие пальцы наугад тыкали кнопки телефона. «Алло, алло!» Трубка глухо молчала в ответ. Новый приступ боли скрутил ослабевшее тело. Казалось, кто-то воткнул в живот острый нож и поворачивает его там по часовой стрелке… Из обступившего со всех сторон мрака соткалась зыбкая фигура и, подойдя к нему, начала сдавливать горло зелеными, длинными, как щупальца спрута, пальцами. Ломакин еле слышно захрипел — пытался позвать на помощь… Это она, рыжеволосая стерва… Он сразу узнал ее зеленые руки утопленницы. Сейчас она затянет его под воду, в болото, и там расправится с ним…
Ничего не видя перед собой, он пополз к двери. Но два упыря с тонкими поросячьими хвостами, поросшими шерстью, схватили его, завертели и, хохоча, вонзили ему в живот осиновый кол. Слабый крик вырвался из задыхающейся груди. А рыжеволосая стерва уже сидела на нем сверху и душила, душила, щекоча лицо своими пышными волосами…
Последним усилием воли Николай приподнялся и, нащупав ручку двери, нажал на нее. Дверь не поддавалась. Упыри обступили его со всех сторон. Они скакали вокруг, хохоча, а рыжеволосая стерва тянула его в темный омут. Ломакин еще некоторое время сопротивлялся, отгоняя визжащую нечисть, а потом обессиленно рухнул в болотистую черную жижу и затих.
Когда его нашли, он уже не дышал.
Лицо повара было бледным и испуганным. Галльская веселость слетела с него, как луковая шелуха, уступив место животному страху.
Я понимал его. Бижу боялся, что его обвинят в отравлении хозяина и посадят в одну из ужасных русских тюрем, о которых он столько слышал. Но, слава Богу, вроде бы обошлось… Его не посадили — просто сняли показания и отпустили. И забрали все продукты из кладовой и холодильника для анализа.
Я разговаривал с ним. Оправдываясь даже передо мной, он рассказывал, что все приготовленные блюда он обычно пробует. Все — но только не утку, утиное мясо он вообще не переваривает, поэтому утка по-лангедокски осталась без его внимания. Да и как ее пробовать, не нарушив внешний вид птицы? А хозяину так понравилось новое меню, так понравилось!.. Он так хвалил его перед смертью, а ведь Франсуа так старался! Он не виноват, честное слово, не виноват! Он не хотел отравить хозяина! Наверное, что-то не то с грибами… И Бог мой, что могло бы случиться, если бы он, Франсуа, отведал бы эту утку! О его бедная французская мама, о его бедный французский папа, и его бедная сестренка, и его племянники… Что было бы с ними!..
Неподвижного Кольку Ломакина нашел на полу один из официантов. Придя на работу, он хотел позвонить домой, но обнаружил, что телефон молчит, — по всей видимости, нарушена линия. Официант удивился и направился в кабинет предупредить хозяина, где и нашел его в луже рвотных масс. Этот пожилой гарсон, как на французский манер назывались служащие ресторана, служил в «Красном петухе» уже около трех лет, с самого открытия, и был непритворно огорчен безвременной кончиной хозяина.
Телефонный кабель был перерезан чьей-то заботливой рукой — только этот мелкий факт противоречил логической картине несчастного случая.
Спустя полчаса после обнаружения трупа приехали «скорая» и милиция, ресторан закрыли для посетителей, и закипела работа. Бедного Франсуа допрашивали часа три, выпытывая, какие отношения у него были с хозяином. А Франсуа только твердил: «Ему так понравилось новое меню, господин полицейский, так понравилось!»
Франсуа дрожал передо мной как осиновый лист, будто в моей власти было посадить его в кутузку. Его усы печально опустились, он даже начал заикаться. «О, как я хочу вернуться в милую солнечную Францию, — бормотал он, — там люди не умирают, поев в ресторане. А в этой холодной ужасной России не знаешь, чего ждать в следующую минуту…» Я его очень хорошо понимал. Очень хорошо.
Допросили всех, кроме новой официантки, которая два дня назад поступила на работу. Она исчезла, как сквозь землю провалилась. А как ее найти, никто не знал или не отваживался сказать. Отозвав меня в угол, администратор ресторана шепнул мне по секрету, что ее рекомендовали на работу братья Палей. Да я и не сомневался, что это их рук дело. Но чем и зачем отравили Ломакина? Куда подсыпали яд? Этого я не знал. На эти вопросы могла ответить только экспертиза.
Через несколько дней, когда было готово медицинское заключение, я внимательно изучал листочек с неровными каракулями, добытый у родственников погибшего, — его содержимое потрясло меня.
Это опять был «несчастный случай»!
Причина смерти — отравление грибами. Шампиньон ложный весенний — «Amanita phalloides var vernalis». Все выглядело предельно просто. Еще бы — утка, фаршированная шампиньонами, по-лангедокски. А шампиньоны-то — ложные! Их отличить от настоящих может только специалист, уж никак не повар, буде он даже кулинарным гением.
Латинское название, «Amanita phalloides», аманита фаллоидес, звучало торжественно, как реквием, как хорал, как слова погребальной католической молитвы. Едва отойдя от шока, я принялся рассуждать. Мозги мои вращались неповоротливо, парализованные ужасом, отказывались верить в случившееся… А ведь я знал это, я ведь чувствовал… Звонил ему, пробовал предупредить. Он не понял меня или не захотел понять. «Какая кассета, Серый?» — сказал он и зевнул в ответ. И в тот же вечер погиб…
Не значит ли это, что его телефон прослушивается? Они побоялись, что Ломакин рано или поздно выложит мне про кассету, и убрали его… Но почему его, а не меня? Ведь я явно лишний во всей этой истории! Я не знаю участников их криминального альянса, точнее, знаю весьма приблизительно, не знаю их целей, их средств. Может быть, я нужен для отвода глаз?
