Татьяна Корсакова - Ничего личного
До встречи осталось пять недель. Этого времени должно хватить для решения главного вопроса.
Лена. Тут все очень непросто. Сколько лет они не виделись? Почти десять? Как Андрей рвался к ней тогда, после выхода на волю! Ему казалось, что все еще можно изменить. Можно объяснить, покаяться, вымолить прощение и любовь. Она же его любила! Она не могла его забыть, ведь сам он ничего не забыл.
Все его порывы пресек Старик. Выслушал сбивчивый рассказ, посмотрел задумчиво поверх головы внука и сказал:
– Дурак. Ты никуда не поедешь. Я запрещаю.
Это холодное «запрещаю» стало первым кирпичиком в стене отчуждения. С этого момента Андрей прекратил всякие попытки сблизиться с дедом, раз и навсегда ставшим для него Стариком. Никакой привязанности, никакой фамильярности – только вежливое «вы». Пусть знает, что Андрей принял правила игры. Они чужие люди, лишь по дурацкой случайности связанные кровными узами. А коль так, то каждый из них может жить своей жизнью. Андрей решил вернуться в родной город.
Его сняли с электрички рослые, коротко стриженные ребята. Конечно, он сопротивлялся. Еще как сопротивлялся! Но силы были неравны. Его скрутили, бережно, стараясь причинять минимум вреда, и, спеленатого, точно младенца, вернули Старику.
В тот раз Старик оказался куда многословнее. Андрей узнал о будущем, которое ему уготовано, о планах Старика касательно его судьбы. В этих планах не нашлось места ни Лене, ни Семе, ни вообще чему бы то ни было, связанному с прошлым Андрея. Его будущее было серым и беспросветным: учеба, учеба, учеба… а еще безоговорочное подчинение чужой воле. Из той памятной беседы Андрей уяснил, что его заключение не закончилось, оно продолжается. Он ограничен во всем: желаниях, волеизъявлении, возможности самостоятельно принимать решения. Старик контролировал каждый его шаг. Два амбала не отходили от Андрея ни днем, ни ночью. А потом его отправили за границу. Там тоже были люди Старика, зато отсутствовал сам Старик, и уже одно это делало Андрея счастливым.
Ему, как ни странно, понравилось учиться. Возможно, впервые в жизни он почувствовал себя не отверженным, а равным среди равных. Тогда он в первый и единственный раз вспомнил Старика добрым словом. У Лиховцева появилась цель. Теперь он знал, ради чего все жертвы.
К концу третьего года обучения Андрей с удивлением понял, что давление со стороны Старика ослабло. Может, ему стали больше доверять? Может, у Старика появились другие, куда более неотложные дела? Впрочем, неважно! Важно, что появилась надежда на досрочное освобождение. Андрей расслабился и пустился во все тяжкие. Ровно через два месяца вольготной жизни ему перекрыли кислород. Старик не стал снисходить до выяснения отношений, просто в один не слишком приятный день Андрей обнаружил, что его банковский счет закрыт. Старик продолжал оплачивать его обучение, но не давал ни копейки сверх того. Возможно, если бы Андрей покаялся… но он не стал каяться. Вместо этого он устроился на работу. Разносчик пиццы, мойщик машин, курьер в юридической конторе – это лишь небольшая часть списка. Ему не привыкать. По сравнению с работой грузчика все это казалось такой ерундой!
А потом он понял, что, имея экономическое образование, грех зарабатывать на жизнь неквалифицированным физическим трудом, и занялся махинациями с ценными бумагами. Это был бизнес, не совсем легальный, но весьма прибыльный. К моменту возвращения на родину Андрей успел скопить приличную сумму. И цель его уже маячила на горизонте. У него имелся стартовый капитал и необходимые знания, чтобы начать собственное дело. У него был лучший друг, который через пару месяцев собирался сбросить форму наемника и вернуться домой. У него была девушка, которая – он искренне на это надеялся! – простит его и полюбит с прежней силой. У него была свобода!
Андрей не поехал к Старику в его роскошный, похожий на средневековый замок загородный дом. Он поехал к Ленке…
…Это было ужасно неудачное, ужасно скучное лето! Это лето Леночка Колесникова проводила дома с родителями. Не на дорогом заграничном курорте, не в Москве, на худой конец, а в унылом провинциальном городишке, где ей по какой-то нелепой случайности довелось родиться.
В июне заболел отец, слег с обширным инфарктом. Мама сказала, что из-за работы. Отец по-прежнему много работал, только уже не на государство, а на себя, на свою собственную фирму. Ради семьи, ради любимой Леночки, у которой должно быть все самое лучшее. Смешно! Все самое лучшее по меркам этого захолустья – это ничто по меркам столицы. Что у нее есть? Однокомнатная квартирка на окраине Москвы? Старая, вечно ломающаяся иномарка? Подаренная отцом пластиковая карта, деньги на которой заканчиваются практически мгновенно? Ради всего этого отец упахался до инфаркта?! Ради всего этого ей теперь приходится играть в любящую дочь и заботливую сиделку?
Она бы не приехала, отвертелась бы как-нибудь, сослалась на занятость. Лена уже делала так раньше, и родители верили: и в безумную занятость, и в далекие командировки, от которых никак – совершенно никак! – нельзя отказаться. Но на сей раз мама оказалась непреклонна.
– Твой отец очень болен, и если ты не приедешь, он расстроится. А ему нельзя расстраиваться, ему нужно набраться сил, восстановиться.
Отец запросто мог восстановиться и без Леночкиного присутствия. Ведь справлялся же он без нее раньше! Это она и сказала маме. Не так грубо, конечно, гораздо-гораздо мягче. А мама, ее такая добрая и такая покладистая мама, вдруг взялась ее шантажировать. Ее, свою единственную дочь!
– Мы не сможем тебе помогать, если отцу не станет лучше. Фирма требует внимания, а я ничего не смыслю в бизнесе. Наши дела уже и так пошатнулись. И мы с тобой должны сделать все от нас зависящее, чтобы папа поправился как можно скорее. Это в наших с тобой интересах.
Однокомнатная квартирка на окраине Москвы и старенькая иномарка никогда не были главным Леночкиным интересом, ее мечты и желания куда масштабнее, но она была достаточно умна, чтобы реально оценивать ситуацию. Мечты подождут, нужно ехать!
И она приехала в этот пыльный, сонный городишко, от одного только вида которого челюсть сводило судорогой, и терпеливо несла свой крест, считая оставшиеся до конца отпуска дни. Когда отпуск закончится, никто не посмеет ее больше задерживать, и в бессердечности тоже не посмеет упрекнуть. Она приехала, исполнила свой долг. Отец должен радоваться.
Отец не радовался, он смотрел на Леночку из-под кустистых, ставших удивительно неопрятными, какими-то стариковскими, бровей, вздыхал и хмурился, и почти все время молчал, даже когда Леночка сама пыталась с ним заговорить. А стоило ей только задержаться допоздна в единственном на весь город более-менее приличном клубе, как начинались нотации. Нотации читала мама, а отец лишь безмолвно кивал и потирал рукой грудь. В эти моменты Леночке казалось, что все пропало, что отец никогда не выкарабкается, что таким вот, мрачным и беспомощным, останется навсегда, но наступало утро и приводило с собой надежду. Утром казалось, что отец поправится, что все еще наладится, что однокомнатной квартире на окраине и старенькой иномарке ничто не угрожает. Так Лена и жила уже несколько недель: ныряла из беспросветной вечерней тоски в утреннюю надежду. И только ночью, в клубе, оживала по-настоящему.
