Елена Аверьянова - Бабочка на огонь
Стараясь выглядеть спокойно, потому как соседка наверняка опять подглядывает — будто это ее работа — Катюша подошла к входной двери, проверила, не слетело ли «железо» с петель, закрылась на все замки. Руки ее отчаянно тряслись, но вот это уж Сычиха вряд ли заметит. Хоть и носит имя остроглазой птицы.
«Да что ты все об окружающей среде думаешь? — спросила себя Катюша и согласилась сама с собой. — Да лучше дать волю эмоциям. Не томить их, как тигров и львов, в клетке приличий. Да и кого мне стесняться в собственной квартире. Квартира, будь она проклята», — заплакала Катюша тяжелыми слезами, которые не могли вернуть ей бабушку.
Глухо порыдав с полчасика, Катюша остановилась. Слезы облегчения не приносили, только еще больше затягивали в водоворот нежелания делать что-либо и думать. А думать Катюше надо было теперь больше, чем раньше. Как никогда, надо было думать Катюше, оставшейся в жестокой жизни одной. Ну, ладно, допустим, с бывшим мужем она кое-как разделалась. Долго не заживет у него синяк на руке от Катюшиных зубов.
— Ишь, чего надумал, — сказала бы в этом случае Катюшина бабушка, наблюдавшая встречу жены и мужа с фотографии. — Руку поднять хотел на внученьку. Да как у тебя, Славик, не отсохла рука-то?
«Может, и отсохнет еще», — мстительно улыбнулась Катюша.
Вот и стало ей смешно, вот и полегчало на время. Вспомнила она уже почти с юмором тяжелый разговор со Славиком. Но для этого ей пришлось вспомнить сначала, чем закончилась ее вторая встреча с человеком-солнышком, Родионом Раскольниковым, в Москве, около здания на Петровке. И стало ей еще легче.
— Больше вы от меня никуда не сбежите, — сказал подполковник Родион Катюше, когда поймал платочек, взял ее, как любимую девушку, за руку и, показав охраннику удостоверение, гарантирующее ему проход под арку, провел с собой и Катюшу.
Усадив ее на лавочку среди зеленых деревьев, подполковник пристроился рядом.
— Рассказывай, девушка, что с вами стряслось.
«Спец, — поняла Катюша. — Мягко переходит границу — с «вы» на «ты».
И она рассказала следователю все, вынула из сумочки пузырек из-под снотворного с отпечатками пальцев многих людей, а также стакан — подарок бабушки, который она, уходя от мужа, «отняла» у подозреваемого номер один Славика.
— Дайте слово, что не сдвинетесь с этого места полчаса, а может быть, и больше, — попросил Катюшу Родион.
— Не знаю, обрадуетесь вы или нет, — сказал он ровно через полчаса (какой обязательный). — Но вот результаты экспертизы. На пузырьке и стакане есть идентичные пальцы двух людей. Одни отпечатки, вероятно, ваши. Вторые принадлежат другому человеку, который держал и пузырек, и стакан.
— Славик? — ахнула Катюша, приняв известие близко к сердцу.
«Солнышко» нахмурилось, пожало плечами. Катюша чмокнула его в круглую, как колено под брюками, щечку. «Солнышко» просияло.
«На термометре наверняка тридцать градусов, — подумала Катюша, заметив на лбу Родиона капельки пота. — А на часах?»
Она спросила у Родиона, сколько сейчас времени, чтобы услышать его голос еще раз.
— Четыре с четвертью, — ответил Родион Раскольников (как сладко звучит его имя), и в это момент его кто-то позвал.
Он с сожалением посмотрел на Катюшу, как будто понял, что ей пора уходить, а не то она опоздает на пятичасовую электричку и Злата Артемовна снесет ей башку топором.
Ночью в поезде, после того как ей срочно пришлось убежать сначала от Родиона, а потом, совсем не запланированно, от тети Зины, Катюша представляла, как она вывалит на Славика правду, которую теперь знала наверняка: в день смерти бабушки он был, был у нее, он врал, когда говорил, что не был.
«Он и убил», — осознала наконец Катюша, и под стук колес ей стало ужасно жалко, что прекрасные черные ресницы с детскими загогулинками на концах достались негодяю.
«Это Ирка его сгубила», — попробовала оправдать мужа Катюша, потому что, какая она жена, если за человека, с которым столько лет прожила, хоть чуть-чуть не вступится.
Но сегодня Катюша не стала искать для Славика смягчающих обстоятельств его преступления. Сегодня она потребовала от мужа рассказать, как все в этой квартире в день бабушкиной смерти происходило.
— Я была на телефонной станции и выяснила, что предварительно ты позвонил бабушке, — добила Катюша мужа еще одной уликой, в дополнение к бумажному заключению московского эксперта, между прочим, с Петровки, 38.
Всегда прекрасное, как утренняя роса или первый снег, лицо Славика стало тупым и некрасивым. Он и так-то едва понимал слова, написанные в официальном заключении черным по белому, смысл которых сводился к тому, что «надо, Слава, брать ручку, бумагу, писать чистосердечное признание, а уж явку с повинной мы, милиция, тебе оформим».
«Врешь, не возьмешь», — заходил ходуном кадык, забегали в глазницах Славкиного черепа глаза — нежные, карие глаза человека, убившего другого человека, старуху.
— На телефонных станциях таких справок не дают. Я знаю это точно, — попробовал уйти в «глухую несознанку» подозреваемый, да сам себя, глупый, и выдал: — Тем более когда с сотового звонишь.
Сотового у Славика — художника, плохо разбирающегося в трех кнопках стиральной машины-автомат, не было. Сотовый был у Ирки. Славка и подругу продал.
— Может, ты и прав, муж, — последнее слово Катюша произнесла с чувством некоторого удивления. — Может, мне и не дали такую справку. А милиции, как ты думаешь, дадут? По запросу суда, как ты думаешь, дадут?
— Ко-ко-кого суда? — закудахтал Славик, только что руками-оглоблями не забил по-петушачьи, захотел до Катюши одной «оглоблей» дотянуться. — Да я тебя, — никогда не замахивался, а тут, на-ко, замахнулся, как муж на жену. Вспомнил, видать, что спали когда-то в одной кровати.
— Да нет, — не испугалась прошлого, настоящего и будущего Катюша. — Это я — тебя, — и вонзила в длинную руку бывшего мужа зубы.
— А-а-а, — по-мужски простонал Славик. — Зубаста к какой!
— Получи за зубастика, — разозлилась Катюша — потому что зубы-то у нее действительно несколько вперед выдавались, но она всегда считала, что это ее только красит, — и сомкнула на мясе челюсть.
Увидев на зубах Катюши кровь, Славик — человек с развитым воображением — побледнел. Наверное, подумал, что одноруким он Ирке Сидоркиной не нужен будет. Кстати, верно подумал.
Катюша его пожалела, не искалечила, отпустила с миром на все четыре стороны. Только вопрос о квартире, на которую Слава претендовал, отпал сам собой.
— Чтоб духу твоего там не было, — сказала Катюша, вытирая красный, соленый, липкий от крови, рот. — Завтра же замки поменяю и на сигнализацию квартиру поставлю. У меня теперь друзья в милиции есть, — многозначительно прибавила она, глядя, как не ее больше муж дует на багровое пятно на руке. Но пятно от усиленного дутья только меняло цвет, а не исчезало.
