Джейн Хичкок - Светские преступления
— Позволь полюбопытствовать, какую роль во всем этом сыграли Уотермены?
— Так как Гил хорошо знал Мишеля, Люциусу не составило труда протолкнуть меня на большой прием в дом Уотерменов. Я постаралась понравиться Бетти и добилась, что она пригласила меня у них пожить.
— А если бы не пригласила?
— Удача была на нашей стороне. Изначальный план был другой.
— Какой?
— Люциус так или иначе собирался поселить меня в своем доме на все лето. Он забронировал мне номер в одном из мотелей в Саутгемптоне и подкупил твою секретаршу, чтобы та уволилась в самый неподходящий момент. Хотел предложить меня как замену под видом своей сотрудницы.
Новая вспышка в памяти: Нэнси, секретарша, с бухты-барахты просит расчет. Выходит, я тогда не зря задавалась вопросом, откуда у нее деньги на кругосветное путешествие. Однако нельзя было показывать Монике, что я взволнована ее откровениями, и я продолжала допрос холодным деловым тоном:
— Понимаю. Ты должна была войти в наш дом как мой личный секретарь.
— Отчасти так оно и вышло, ведь верно? Разница в том, что ты сама это устроила.
Я невольно передернула плечами, поняв, что глупейшим образом попалась на приманку. В этой затее Люциус проявил себя мастерски. Он устроил все так, что я не только ни о чем не догадывалась, но и сама любезно осуществляла его план. Как я ненавидела его и себя за полнейшую наивность!
— Я хотела, чтобы ты знала правду, Джо.
— Разумеется, как же иначе.
— Честно! Но Люциус заставил меня поклясться, что я не пророню ни слова, что он сам тебе все скажет перед возвращением в Нью-Йорк.
Я принялась ходить взад-вперед по комнате, пытаясь мыслить логически. Я знала, что Люциус Слейтер способен на все, но что-то в версии Моники не сходилось.
— Ты ведь знала, что Люциус не должен перевозбуждаться, что это смертельно опасно для него.
— Нет, не знала! Он уверял, что доктора всегда перестраховываются, а когда я сказала, что жду ребенка, он… он обезумел от счастья.
Меня затошнило. Уж не знаю, как мне удалось тогда сохранить самообладание.
— Тогда, в кабинке у бассейна, я просила тебя вызвать «скорую», а ты просто стояла столбом.
— Я была в шоке! Люциус задыхался, ты кричала… Прости, что не пришла тебе на помощь, но я была просто не в себе! Мне так жаль, Джо! Я знаю, это ужасно. Потом, позже, я боялась, что ты винишь меня в смерти Люциуса. Клянусь, в тот день в кабинке между нами ничего не было. Мы просто беседовали… а твое появление выбило Люциуса из колеи.
— То есть его смерть на моей совести?
— О нет, я совсем не это имела в виду! Я хочу сказать, никто ни в чем не виноват, но теперь уже ничего не поделаешь. Я любила Люциуса, просто обожала! Сама посуди, ведь его смерть довела меня до выкидыша! Ты не знаешь, как это страшно — потерять ребенка. Хуже не придумаешь! Я и без того чувствовала себя одинокой и покинутой, а тут еще это! Я мечтала о ребенке от Люциуса, хотела сберечь хоть частичку его в своей жизни!
Во время этой чувствительной тирады я сверлила Монику взглядом — пусть прочтет там, что я думаю об этом фарсе.
— Ты сберегла его частичку, и немалую, — сказала я, когда она умолкла. — Двести миллионов.
— Джо! — отшатнулась она. — Клянусь жизнью, я ничего не знала о завещании!
И вот тут Моника проделала такое, чего я не ожидала от нее, — рухнула передо мной на колени.
— Скажи, что прощаешь меня! Твоя дружба для меня дороже всего на свете!
Это была затруднительная, неприятная ситуация сродни той, когда вас слезно умоляет о прощении безумец, прикончивший всю вашу семью. Я вскочила и поспешно отошла от нее подальше. Моника проводила меня взглядом коровы на бойне — зрелище, противное до дрожи в коленях.
— Это была весьма поучительная беседа, — сказала я, желая поставить точку. — А теперь, если можно, я вернусь к прерванному занятию. Ты знаешь, где дверь.
Моника поднялась. Слава Богу, она больше не пыталась приблизиться ко мне.
— Но ты еще не сказала, что мы снова друзья!
— И не скажу.
— Почему?
— Почему?! Потому что не верю твоему рассказу и тебе. Могу еще раз повторить, что отныне намерена жить так, словно ты не существуешь. Наши дороги разошлись, и на этом конец.
— Ты уведешь с собой всех своих друзей.
— Какое тебе дело до них?
— Не хочется слыть кошмарной особой.
— А я здесь при чем?
Это было не совсем так: люди считались с моим мнением. Моника знала это. Выражение ее лица вдруг резко изменилось. Мгновение назад оно было полно мольбы и кротости, теперь стало каменной маской отчуждения и угрозы. Мне еще не случалось быть свидетелем столь контрастного преображения.
— Значит, ты отказываешься помогать мне? — уточнила она неприятным тоном.
— Я не хочу знать тебя.
— И намерена приложить все усилия, чтобы я не попала в совет директоров Муниципального музея?
Наконец карты открыты, подумалось мне.
— Как по-французски будет «через мой труп»? — спросила я сладким голосом.
Моника презрительно посмотрела на меня, потом подняла к лицу руку с воображаемой шпагой и ткнула ею в моем направлении.
— Защищайтесь, друг мой! — сказала она по-французски и вышла.
Я пересела на кровать и очень долго перебирала в памяти то, что узнала от Моники о своем покойном муже. Я казалась себе одной из тех, которых можно увидеть в ток-шоу: жен извращенцев, многоженцев и маньяков-убийц. Со слезами на глазах они клянутся, что не имели ни малейшего понятия о том, чем занимаются их мужья. Прежде я сильно сомневалась в искренности подобных заверений и вот теперь сама играла ту же нелепую, жалкую роль.
Рассказ Моники напоминал дешевую мелодраму, К тому же в нем осталось множество пробелов, и я жалела, что, обескураженная отдельными откровениями, не расспросила ее подробнее.
Ну и личность, думала я с неослабевающим удивлением. Определенно женщина со странностями, иначе как объяснить эту настойчивую потребность оставаться рядом со мной даже теперь? Она добилась чего хотела. С двумя сотнями миллионов можно очень неплохо устроиться. Моника завладела моими деньгами, заполучила оба моих дома, но ей было мало. Она хотела всю мою жизнь целиком, и первым шагом должно было стать ее избрание в совет директоров Муниципального музея.
В Нью-Йорке, если нет нужных связей, деньги не помогут войти в избранный круг. Когда-то я обратила внимание своей протеже на то, что в городе полно честолюбцев, единственное желание которых — пролезть в первую сотню, и что желание это так и останется неосуществленным, если никто не замолвит за них словечко. Точно так же единственный весомый голос против может навсегда поставить точку на твоем пути в высшее общество. Моника могла пополнить собой ряды богатых женщин, которым навсегда заказан доступ в священный круг сильных мира сего.
