Джастин Скотт - Женщина без мужчины
Существовал на свете лишь один человек, который по-настоящему любил меня и имел время и желание мною заниматься. Это был отец моей матери — скорняк с Даланси-стрит. Дедушка был большой ворчун, и от него очень смешно пахло. Четверть века он прожил в Штатах, но по-английски говорил с ужасным акцентом. Понять его было непросто.
Мы разговаривали по-русски. Он обучал меня своему ремеслу. Мы проходили шаг за шагом весь процесс — отбор материала, дубление, пропитку, кройку, шитье. Я и сейчас, если понадобится, могу сшить любую меховую одежду, получив в руки сырье.
Подростком и юношей я вел двойную жизнь — работал в мастерской еврея-скорняка и играл в поло и теннис с товарищами по привилегированной школе. Но когда я стал старше, то увлекся материнскими идеями о социальной справедливости и стал членом профсоюза меховщиков. Я сменил фамилию на Невски в пятнадцать лет и записался добровольцем в батальон имени Линкольна, чтобы сражаться с фашизмом в Испании.
Мы с матерью приплыли на «Нормандии» в Гавр. Здесь она простилась со мной и отправилась в Россию. Ей пришла в голову «счастливая» мысль — встретиться со Сталиным и уговорить его не расстреливать старых большевиков. Я думаю, что Сталин горячо поблагодарил ее за совет и на прощание даже обнял. На другой день ее арестовали…»
Его ровный спокойный голос вдруг дрогнул, но вряд ли кто-нибудь, кроме Натали, мог заметить эту заминку.
«После гибели Республики в Испании я очутился в Париже. Через русских, которые воевали в Интербригаде, я попытался войти в контакт с моим отцом. Но в тот момент Сталин обратил острие террора против руководства Красной Армии, и Красный Казак исчез бесследно…
В Париже я на свой страх и риск попробовал начать собственную войну с фашизмом. Я связался с людьми, которые тайно вывозили евреев из нацистской Германии. Я еврей наполовину. Мои знания о евреях, их вере и обычаях, я почерпнул, общаясь с дедушкой. Моя мать не вспоминала, что она еврейка. Она была интернационалисткой. Нации для нее не существовали. Мир в ее представлении был населен рабочими и капиталистами.
Когда Сталин заключил пакт с Гитлером, я окончательно расстался с иллюзиями относительно советского режима. Сталин отнял у меня отца и мать. Но нацистов я ненавидел не меньше. У меня были кое-какие знакомства среди торговцев пушниной, а эти люди свободно пересекали границы до и после начала войны, и некоторые из них занимались шпионажем.
Не буду рассказывать, как я завербовался в английскую разведку. Все началось с пустяков, и поначалу мне, тогда еще юнцу, это показалось несерьезным занятием. Встретиться с кем-то и что-то передать… все между делом. Прикрытием мне служила пушная торговля. Но, когда Америка вступила в войну, я узнал к своему удивлению, что уже давно был на примете. Вновь организованная секретная служба в Штатах предложила мне работать на нее. Они послали меня налаживать связь с русскими спецслужбами. Я был парень отчаянный и любопытный. Поэтому согласился.
В Москве я узнал, что Сталин реабилитировал моего отца. Опытных командиров не хватало, и вождь проявил «милосердие».
История жизни мужа и его родителей, рассказываемая им самим с легкой иронией, захватила Натали. Его голос словно обволакивал ее, она ощущала рядом с собой присутствие Уоллеса и на какие-то мгновения забывала о своем несчастье.
«В современной войне с применением танков, казалось бы, нет места для кавалерии, но красные генералы быстро уяснили, что стремительные рейды конников по германским тылам могут быть весьма эффективны, и мой отец в пятьдесят лет вновь был «на коне» и овеян славой.
Мы встретились. Это было свидание отца с сыном, которые никогда раньше не виделись друг с другом. На двое суток отец забыл про войну — ему дали отпуск, — и он целиком отдался радостному чувству того, что у него есть взрослый сын, с которым можно вести мужской разговор, охотиться, пить водку. Мне в жизни никогда не встречался такой буйный и восторженный человек. Я тоже был счастлив в те дни.
Весной сорок пятого года, буквально накануне падения Берлина, отец попал в плен к немцам. Нелепая случайность, конечно! Он слишком увлекся, слишком вырвался со своим эскадроном вперед, догоняя отступающих врагов… К счастью, его освободили из плена американцы.
К тому времени я достаточно хорошо узнал русскую действительность. Возвращенных на родину пленных ждала печальная участь, и я убеждал отца уехать со мною в Америку. Но президент Рузвельт и премьер Черчилль словно ослепли или нарочно спрятали голову в песок. Они не желали видеть, что творится на самом деле, и не слушали криков отчаяния и боли. Было ли это искреннее заблуждение или подлость жестоких политиков — историки до сих пор теряются в догадках. Во всяком случае, они выполнили данное Сталину обещание репатриировать всех русских военнопленных в Россию. Эшелоны увозили несчастных людей прямиком в советские концлагеря.
Мой Красный Казак знал, что ему грозит расстрел или тюрьма. Среди моих знакомых были влиятельные лица, но я получил твердый отказ.
Я смотрел, как поезд увозит отца в Россию. Стоящий с ним рядом в вагоне офицер с воплем ударил кулаком в окно, разбил его и тут же на моих глазах перерезал себе горло осколком стекла. Мой отец держался мужественно. Он хотел жить и на что-то надеялся. Но он был ранен в последнем бою и еще не излечился. Я знал, что зиму в сибирском концлагере ему не пережить…»
Уоллес замолчал. Мертвая тишина нарушалась только тихим шипением ленты. Натали казалось, что она слышит дыхание Уоллеса возле микрофона. Так продолжалось около минуты…
«Желание отомстить — это для дураков, ослепленных ненавистью. Надо жить будущим, а не прошлым. Изменить систему — вот это была бы настоящая месть! А для этого надо прежде всего разоблачить кровожадных чудовищ, показать миру их истинное лицо. Невежество Запада допустило гибель моего отца и миллионов других невинных людей. Черчилль и Рузвельт не желали знать, какое чудовище их союзник Сталин — пусть это остается на их совести… Но равнодушию и самообману должен быть положен конец…»
Снова послышался телефонный звонок, записанный на пленку.
«Простите, ребята, никак не могут оставить меня в покое!»
Щелчки выключения и включения, и вновь голос Уоллеса:
«…Кажется, я сегодня работаю, как диспетчер на АТС. Почему-то я вдруг понадобился очень многим… Я сам надел на себя ярмо… Я как крепостной у барина, который подгоняет меня кнутом. Но рабам тоже позволяют иногда отдохнуть… И тогда вы послушаете мой рассказ о том, как я родился заново и обрел цель, ради которой стоило жить. Два человека сыграли в моей жизни роль провидения. Первым был президент Гарри Трумэн, а много позже — женщина… Ваша мать, ребята! А сейчас пожелайте старику удачи! Черт возьми, везения — вот что мне надо!»
