Людмила Толмачева - Снежное сердце
– Я все понимаю. И все же. Нельзя ли ускорить подготовку и реабилитацию? Вы же знаете, анализы у меня как у спортсменки. Если продолжать все ту же спортивную тематику.
– Да, анализы… Но у нас очередность, план…
– Борис Наумович, поставьте меня в тройку лидеров, а? Прошу вас. Это очень важно. Я заплачу за срочность.
– Ну, хорошо. Я посмотрю, что можно сделать.
– Спасибо большое!
– Пока рано благодарить.
Оставшись одна, Дана набрала номер Брусники.
– Леонид! Добрый день!.. Да… Спасибо… В порядке… Совсем скоро меня выпишут… Да… Конечно… Леня, вы не забыли о моей просьбе?… Жаль… Когда?… Хорошо. Извините, что нагружаю вас своими проблемами… Спасибо… Ой, чуть не забыла! Ко мне приходил страховой агент. По поводу выплаты компенсации. Но для этого нужен Олег. У него договор… Откуда агент? Кажется, компания «Надежда». Да! Точно «Надежда»… Угу… Буду ждать. Пока.
Расстроенная, Дана подошла к окну. Брусника ничего не узнал, хотя и пообещал «пойти другим путем».
Она не знала, что и думать, к кому обращаться за помощью. Где-то глубоко внутри зашевелился червячок сомнения. А вдруг он и в самом деле, по выражению Арсения, «укатил куда-нибудь, может, даже не один»? Например, с Рынкиной? Ах, почему она не узнала, где работает эта девица! Кажется, Брусника называл ее профессию… Фотомодель? Точно! Но где ее найти? Этих модельных агентств как собак нерезаных… Опять позвонить Леониду? Неудобно. Ладно, один день можно и потерпеть.
После обеда Дана устроила маленькое совещание с Марией Сергеевной. Они обсуждали вернисаж осенней выставки, в которой примут участие десятки известных живописцев. Почти все уже было готово к открытию, оставался ряд организационных моментов, о которых и шла речь в больничной палате.
– Меня беспокоит вступительное слово. От того, как оно прозвучит, с каким настроем, зависит весь ход мероприятия…
– Я понимаю, Дана Михайловна. Мы с Илоной Гавриловной уже трижды репетировали, и, по-моему, все прекрасно. Текст у нее от зубов отскакивает, интонации верные, никакой приторности и ложного пафоса. Комильфо, как говорится.
– Но и сухой лекции не должно быть. Там не дети соберутся, чтобы прописные истины слушать. В прошлом году, помните, я ей доверила выставку Мечникова – до сих пор осадок не ушел. Как сейчас перед глазами скука на лицах художников и саркастическая ухмылка Преснина.
– Да-да, я помню. Стыдно, конечно. Но в этот раз она произнесет ваш текст, так что не волнуйтесь. Все будет на высшем уровне.
– Ну ладно, утомила я вас, Марья Сергеевна. Давайте чаю выпьем. С вашим кексом.
– Ну что вы! Неудобно…
– Бросьте эти разговоры! Наоборот, я скучаю по нормальной жизни. Больница – это что-то из разряда пенитенциарных заведений.
– Пенитец… Ой, не выговорить! Вы имеете в виду…
– Ну да, места лишения свободы, – улыбнулась Дана, наливая в чашки кипяток. – А вы разве не лежали в больнице?
– В больнице каждый когда-нибудь лежал. И я согласна с вами, никакой больничный комфорт не заменит домашней обстановки. Помню, с желтухой лежала, а в инфекционное вообще доступ запрещен, так я через три недели в робота превратилась. Автоматически просыпалась, ела кашу, не чувствуя вкуса… И уколов перестала бояться.
– То есть притупились все чувства?
– Ну да. Хотя одно чувство, наоборот, росло день ото дня.
– Тоски по дому?
– Ага. Я даже сравнивала себя с волчицей. Однажды в зоопарке мы с внучкой любовались на белую волчицу. Красавица! А в глазах тоска.
– Надо же! И вы любуетесь волками. Я думала, что я одна такая дурочка. Ой, простите!
– Не извиняйтесь! – расхохоталась Мария Сергеевна. – Именно так меня муж и называл, когда я восхищалась этими зверями. По телевизору, в «Мире животных».
– Ой, чуть не забыла! Возьмите вот эти коробки с конфетами. Нет-нет, даже не сопротивляйтесь! У вас внучка, да и на работе с женщинами будете чаевничать. Спрашивается, куда мне столько шоколада? А посетители несут и несут…
– Такая уж у нас традиция. Конфетно-букетная.
– Она хороша в пору первой влюбленности. В больнице не тот эффект. Так что забирайте эти коробки.
– Спасибо, Дана Михайловна! И все-таки неудобно…
– Лучше расскажите что-нибудь. Какие у вас новости?
– У меня? Господи, какие там новости! Серенькие будни. Вот, к выставке готовлюсь. В этом весь смысл. И все новости. А к вам много, наверное, народу ходит? Не устаете?
– Вы знаете, в последнее время поток схлынул. Родственников у меня нет, а знакомые, видимо, считают неудобным часто ходить…
– Нет родственников? Что, совсем?
– Так получилось.
– А муж?
– Муж… Не знаю, что и сказать… Врать не хочется…
– Дана Михайловна, я ведь его видела…
– Когда?!
– Примерно две недели назад. На вокзале. Мы с внучкой с дачи возвращались. Идем по перрону, смотрю, знакомое лицо. Пригляделась – Олег Петрович. По-моему, он в поезд садился. Или кого-то провожал. Я не поняла.
– Понятно, – прошептала Дана, пораженная новостью.
– А вы разве не в курсе?
– Я? Нет, не в курсе. Скажите, а рядом с ним никого не было?
– Рядом? Ой, я не помню… Кажется, никого… Или… Погодите, кажется, кто-то был… Нет, не буду привирать! Я просто не разглядела – мы довольно быстро шли.
– Угу. Ясно.
– Вот ненормальная! Зачем я вас расстроила? Только что смеялись, а теперь… Не дурочка я, а набитая дура! Разве так можно?
Огорченная своей оплошностью, Мария Сергеевна, всплескивала руками и качала головой. Раньше бы Дана нашла слова, чтобы утешить простодушную сотрудницу, но сейчас ей было не до уговоров. Опрокинутая навзничь этим известием, словно сильным ударом, она находилась в состоянии душевного нокаута.
Мария Сергеевна ушла, бормоча слова извинения, а Дана легла в постель и закрыла глаза.
Пронзенная острой болью ее душа ныла и просила защиты. Как спастись от людской жестокости и коварства? Чем лечить душевные раны? Она не знала.
Говорят, лечит время. Но его еще надо пережить. Нет, время – слишком долгий путь. Ей требуется что-то экстренное, что-то быстродействующее. Иначе можно свихнуться.
Итак, доктор обещал срочную операцию. Это хорошо. Значит, скоро она сможет передвигаться в большом пространстве. Например, уехать в другой город. А почему бы и нет? Подспудно в ней давно зреет идея все бросить, и уехать туда, где ее никто не знает.
Что ждет ее в ближайшем будущем? Выставки и презентации? Общение с теми же художниками, искусствоведами и спонсорами?
Но она-то уже другая! И внутренне и, главное, внешне.
Даже страшно представить, как она выступает на вернисаже, а публика, мало слушая эстетические изыски, жадно вглядывается в ее новое лицо и ждет момента, чтобы обсудить в кулуарах все пикантности.
