Галина Голицына - Чудо в тапках
Первый месяц Маня сама, без участия Илоны, принимала на дому и участкового педиатра, и патронажную медсестру. Потом уже сама в коляске возила девочку на приём в поликлинику.
А теперь мама совсем укатила.
– Так чего ты расстраиваешься? – никак не могла я понять. – Что она здесь была, что в Париже, – разницы-то никакой! Ни Сашенька этого не заметит, ни ты.
– Я плачу, потому что мне обидно. Такая свиристёлка, а бог ей всё дал: и мужа богатого, и ребёнка здоровенького. А у меня что есть в этой жизни?!
– А у тебя есть хороший дом, есть Сашенька и есть возможность ею заниматься. Если б тебя жизнь с Илоной не свела, пошла бы ты назад в своё общежитие и работала бы на вредном производстве. Это разве лучше? А так имеешь возможность стать для Сашеньки её персональной Ариной Родионовной. Помнишь, как нам в школе рассказывали? У Пушкина ведь тоже были и отец, и мать, да только детей своих они видели не слишком часто. Тогда в богатых семьях это было не принято. Родители вели светский образ жизни, а детками занимались няньки. Ну, и теперь этот обычай вернулся. Ничего страшного, жизнь продолжается!
– Ты правда так считаешь?.. – задумчиво спросила Маня, глядя в окно.
Постепенно она совсем успокоилась.
Тут в соседней комнате закряхтела Сашка. Маша сорвалась с места, полетела туда. Через пару минут вернулась с девочкой на руках:
– Видишь, нам с ней даже удобно в этой комнате. У нас вся жизнь проходит на первом этаже.
– Слушай, а ты что, весь день дома одна?
– Практически да. Ну, Степанида приходит, но сегодня она отпросилась у хозяев, потому что у неё внук именинник, ей стол надо готовить. А хозяин отвёз хозяйку в аэропорт, оттуда уехал на работу, сказал, что будет поздно. Понятное дело, чего ему теперь домой спешить?
– А раньше спешил?
– Да тоже не очень… У неё – своя карьера, у него – своя. И зачем только люди сходятся? Не понимаю…
Утешив Марью, я оставила её заниматься проснувшейся Сашенькой и отправилась домой.
Есть такое выражение – «соломенная вдова». Ну, или «соломенный вдовец». Это когда один из супругов отбывает в длительную командировку или путешествие, другой в это время наслаждается внезапно выпавшей свободой. Давным-давно, когда разводы были запрещены, окончательно свободными женатые люди становились только после кончины своей второй половины. А временная свобода как раз и называлась «соломенным вдовством». Так мне бабушка рассказывала.
А Сашурка теперь, выходит, «соломенная сирота»? Мама её оставила на произвол судьбы – правда, не навсегда, но всё же…
Да, Машке не позавидуешь… К девочке она относится как к родной, любит её гораздо больше, чем мамаша-кукушка, а что толку? Машу в любой момент могут заменить на какую-нибудь Дашу или Наташу, а то и на Мадлен или Матильду, если маме-супермодели придёт в голову фантазия продемонстрировать нежные чувства и забрать девочку с собой в Париж… И вряд ли папа-олигарх будет против. Это же такое удобное, такое правильное объяснение: ребёнку лучше расти в центре Европы, чем в нашем областном центре. И сколько бы мы, горожане, не раздували щёки, делая вид, что и мы – люди культурные и цивилизованные, что у нас здесь тоже имеются театры, музеи и гимназии, всё равно, против Парижа нам не потянуть, это ж понятно… Захолустье – оно и есть захолустье.
Вечером за ужином я пыталась разговорить Игната. Очень уж мне не терпелось узнать подробности их свидания с милой Липочкой. Признавать за ней роль хитрой змеи подколодной или дурочки, которая пляшет под дудку коварного брата, я отказывалась категорически.
– Игнат, так ты виделся с Липочкой в выходные? – спросила я самым невинным тоном, подкладывая салат в его тарелку.
Он молча кивнул.
Сделав вид, что я не заметила его кивка, я спросила ещё раз:
– Чего молчишь? Виделся или нет?
– Угу, – произнёс он с набитым ртом.
– Ну, и как она выглядит?
– Кто? – изумился он.
– Как кто? Липа, конечно! Или у тебя было свидание с кем-то ещё?
– Не было у меня вообще никаких свиданий!
Тут я совсем опешила:
– То есть как не было?..
Он вспылил:
– Слушай, какое тебе дело до моей личной жизни? Чего ты решила, что я буду перед тобой отчитываться?!
– Нет мне никакого дела до твоей личной жизни! Я просто хотела узнать что-то о своей подружке. Это преступление, да?
– Это не преступление. Подружке ты можешь позвонить сама и выяснить у неё всё, что тебя интересует.
– Давай телефон, – не стала я спорить.
Он продиктовал мне цифры по памяти. Ого! Либо у него память феноменальная, либо он сам эти цифры время от времени всё же набирает… Ну, или, по крайней мере, любуется ими в записной книжке.
Под его диктовку я записала Липочкин домашний телефон опять же на внутренней стороне дверцы кухонного шкафчика.
– А ты разрешишь мне время от времени звонить по межгороду?
– Звони на здоровье! Чего ты разрешения спрашиваешь?
– Так эти разговоры денег стоят…
– Ой, тоже мне «деньги»! – фыркнул он презрительно. – У нас на одни только окна в последнее время денег ушло столько, что тебе бы на месяц разговоров хватило! Или даже не год.
– Кстати, об окнах и прочем… Ты уже понял, кто на жизнь твою драгоценную всё время покушается?
– Нет ещё. Но уверен, что это – привет из прошлой жизни. Я дал задание Феликсу проверить кое-кого из моих столичных знакомых, деловых партнёров, друзей, соседей, даже бывших одногруппников. Пусть его ребятки подсуетятся! А то взял моду: здесь только охраняет, вместо того чтобы искать, откуда у этой истории ноги растут. Так можно всю жизнь охранять, а в меня так и будут лететь гранаты!
Он надолго задумался, а потом произнёс:
– Анька, ты как думаешь, а не Феликс ли всё это организовывает?
– Зачем это надо Феликсу? – удивилась я.
– Ты что, не понимаешь? Да чтобы на бабки меня разводить!
Но я упорно продолжала не понимать.
– Ну, смотри, – горячился Игнат, всё больше входя в раж. – Феликс знает, что приехал я сюда неспроста, а от безысходности. Знает, что раньше у меня были большие неприятности, что меня выдавили из бизнеса и даже вообще из столицы. Здесь я, скорее всего, никому не был интересен. Кто бы стал меня взрывать? Да и зачем? И ни в какое охранное агентство я бы сто лет не обратился. Так охранное агентство само решило пойти мне навстречу. Устроили парочку диверсий, так я тут же и побежал к ним, как миленький: спасите, дескать, защитите! А они и рады стараться: и охрану наружного наблюдения ко мне приставили, и вопросами меня замучили, пытаясь разыскать того злоумышленника, что жизни мне не даёт. Но ни хрена они не найдут! Потому что не может же человек найти самого себя…
