Татьяна Устинова - Большое зло и мелкие пакости
— А ящик с записками вы видели?
— Ящик видел, — сказал Потапов, и скулы у него покраснели, — а что?
Никоненко вдруг понял, что Потапов ему нравится. Он неожиданно оказался, как бы это выразиться… своим.
Анискин Федор Иванович сразу перестал прятаться. В случае чего его можно было звать на помощь.
— Вы не знаете, почему записки так и не раздали?
Потапов посмотрел в тонированное стекло “Мерседеса”, а Никоненко — в крепкий водительский затылок.
Что-то не то было с этим ящиком. Не зря Потапов смотрел в стекло.
— Не знаю, — ответил наконец он, — я не обратил внимания.
Соврал, понял Никоненко. Зачем? Что такого в этом ящике?
— Ну и бог с ним, с ящиком, — сказал “Анискин”, — вы мне теперь про банкет расскажите.
— Что рассказать про банкет? — не понял Потапов.
— Расскажите, чем вас потчевали, не только телесно, но и, так сказать, духовно, как вас под ручку водили, как префект донимал — все расскажите.
Потапов усмехнулся. Он ничего не знал о “Федоре Ивановиче” и не понимал, почему вдруг капитан заговорил каким-то странным тоном.
— Телесно потчевали водкой и какими-то бутербродами. Стол накрыли в кабинете у директора, а все остальные в спортзале угощались. — Тут Потапов неожиданно захохотал: — Я в этом кабинете раньше даже сесть не мог, только стоять руки по швам, а мне там водки наливали!..
— С кем вы там были?
— Директриса была, — начал перечислять Потапов, — префект и с ним два каких-то местных начальника, я их не знаю и имен не запомнил. Был председатель районе, то есть председательша. Завуч был, Александр Андреич. В последний раз мы с ним разговаривали как раз пятнадцать лет назад, когда он меня с сигаретой поймал. В этот раз он был со мной… более любезен.
— Где был ваш охранник?
— У двери стоял. Все по правилам.
— Во сколько вы вышли на улицу?
— Я точно не знаю. Я стал прощаться, когда услышал на улице голоса и понял, что все начинают расходиться. Мне хотелось еще кого-нибудь увидеть из своих, кроме председательши районе и Тамары Бориной.
— Селезневой, — уточнил Никоненко.
— Селезневой, — согласился Потапов и улыбнулся.
Когда он улыбался, у глаз резко обозначались морщины, которые почему-то не старили его. Не то чтобы Никоненко был знаком со множеством других министров и все они были не похожи на Потапова, но какой-то он был странный, этот министр.
Интересно, кому понадобилось его убивать? И когда будет попытка номер два? Если нужно убить, значит, убьют, и не помогут ни ребята из ФСБ, ни капитан Никоненко.
— Я вышел из школы, Саша шел за мной. На крыльце постоял, недолго, с полминуты. — Он ждал, что кто-нибудь подойдет с ним поговорить, но никто не подходил — то ли боялись охранника, то ли потаповского звездного статуса, — и он огорчился, хоть и не признался себе в этом. — Потом я пошел к машине. Прямо передо мной шла Маня Суркова и еще Димка Лазаренко, но он был слева и дальше от меня, чем Маня. Какая-то машина затормозила, я не обратил внимания. Потом ребенок побежал, и я подумал, что даже не знал, что у Мани такой большой ребенок.
— Почему вы решили, что это ее ребенок?
— Не знаю, — сказал Потапов удивленно, — ни почему. Он бежал как-то совершенно определенно — к ней. Было понятно, что он бежит к ней. А что? Разве это не ее ребенок?
— Ах, ну конечно же ее! — закудахтал “Федор Иванович Анискин”. — Просто мне интересно узнать, как вы догадались! Не каждый может, знаете ли, вот так взять и догадаться!..
Министр, кажется, едва удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска, но капитана это уже не смущало. Потапов был “свой”, совершенно определенно “свой”, и не собирался он звонить Борису Василичу, и не демонстрировал он Никоненко никаких демонстраций, он просто разговаривал, как с Марусиной подругой и с Марусиным сыном.
— А навстречу вам кто шел, вы заметили?
Потацов вздохнул.
— Это ведь самый главный вопрос, как я понимаю. Да? Вот черт, кто же шел… Темно было, а я в темноте без очков… как крот, и все куда-то шли. Я помню, что кто-то спрашивал про кафе — вроде бы собирались в кафе и не знали, кто пойдет, а кто не пойдет. Вовка Сидорин стоял лицом ко мне и курил.
Сидорин курил, и Потапову хотелось подойти к нему, чтобы поговорить о Дине, которая пропала куда-то сразу после того, как его под один локоток ухватил префект, а под второй супрефект. Дину он увидел, но до Сидорина не дошел — в воздухе что-то хлопнуло, близко и совсем не страшно, и Маня как будто отшатнулась в сторону, чуть не угодив ему под ноги, и стала падать, быстро и некрасиво, совсем не так, как в кино.
Потапову неожиданно стало тошно.
— Еще кого-нибудь заметили, кроме Сидорина?
— Я… не знаю. Сидорин был точно. Еще какая-то толпа стояла прямо у ворот, лиц я не видел. Да, еще Дина!
— Она тоже была у ворот?
— Нет, она была ближе ко мне, чем к воротам, ее кто-то закрывал, я не сразу ее увидел.
— Во что она была одета?
— Да вроде во что-то светлое, я не рассмотрел. В полушубок, что ли?
— А Сидорин?
— Не знаю. Не помню.
— Ну хоть в светлое или темное? Потапов подумал.
— Не знаю, — сказал он виновато, и Никоненко его тон позабавил, — я на самом деле плохо вижу в темноте. Кто-то был в светлой куртке, и еще помню коричневый плащ.
— Дина стояла лицом к вам или спиной?
— Лицом. Она улыбалась, как будто ждала кого-то. Потапов тогда решил, что, может, это его она поджидает. Ему это было приятно.
— А коричневый плащ?
— Не знаю. Плащ помню, а куда он был повернут, не помню, вернее, не видел.
— Кто, кроме охраны, провожал вас до машины?
— Никто, — Потапов улыбнулся, — я всех разогнал. Трудно, знаете ли, целый вечер провести в компании незнакомых людей. Я, когда на этот вечер поехал, как-то упустил это из виду.
— Что именно?
— Что там на меня бросится школьное, а потом районное начальство, и я все равно не смогу ни с кем поговорить нормально.
Ну да. Конечно. Упустил из виду.
Китайские церемонии и ритуальные танцы его раздражают. Он их не учел. До этого вечера он даже не догадывался о том, что нижестоящие бюрократы всегда танцуют их перед бюрократами вышестоящими. Поклонение, переходящее в трепет, сравнимое разве что с поклонением египтян богу солнца Ра, вызывает у него отвращение.
Пожалуй, никакой он не “свой”, этот Потапов. Пожалуй, он гораздо более чужой, чем самый махровый, высокопоставленный хам. Просто он умнее.
Намного умнее. Гораздо умнее.
Он точно знает, что именно нужно говорить и делать, чтобы казаться “своим”, а капитан Никоненко почти поверил, что министры тоже бывают похожи на нормальных людей.
— Что произошло после выстрела?
