Татьяна Устинова - Большое зло и мелкие пакости
— В какой?
— Что — в какой?
— В какой “Седьмой континент”?
— Который на Лубянке! Что вам за…
— Так, что потом?
— Потом мы поехали к Алине, мультфильм смотреть.
— Какой мультфильм?
— Ну, мы купили мультфильм, — объяснил Федор терпеливо, — про Мулана.
— Не про Мулана, а про Мулан, — поправила Алина. — Мулан — это она.
— Про Мулан, — согласился Федор. — Потом я на компьютере играл, а Алина по телефону разговаривала. Потом мы оделись и поехали в мамину школу. Алина сказала, что мы маму заберем и уговорим ее поехать пиццу есть. Она сказала — кутить, так кутить. Я люблю кутить, а мама не очень.
— А в школе что было?
Он задал этот вопрос и спиной почувствовал, как подобралась и насторожилась Алина. Как лошадь перед прыжком.
Почему? Боится за мальчишку? Бережет его нервы? Не хочет вспоминать? Или еще что-то?
— Я вылез из машины и побежал к воротам. Алина сказала — осторожно, машины. Она всегда прямо посреди дороги останавливается. Мы в прошлом году ездили в Суздаль, и ее там за это все время штрафовали.
— Понятно.
— Я маму сразу увидел, она уже к нам шла.
— Она тебя тоже видела?
— Нет, я ее позвал, и тогда она увидела. Я закричал: “Мам!”, и она увидела. Потом повернулась в сторону, как будто ее еще кто-то позвал, а потом… упала и лежала. Все закричали, побежали, и я очень испугался.
— Очень-очень?
— Просто очень, а не очень-очень, — подумав, ответил Федор, — я очень-очень не успел испугаться, потому что Алина подбежала.
— А когда она в сторону посмотрела, ты не видел, кто ее позвал?
— Не знаю. Дядька какой-то.
— Ты его видел, этого дядьку?
— Там темно было, — сказал Федор, — какого-то дядьку я видел, но я не знаю, он ее звал или не он.
— А узнаешь, если его увидишь?
— Узнаю, — уверил Федор.
Стреляли не сбоку, стреляли спереди, поэтому вряд ли “дядька” имел отношение к выстрелу, и все же, все же…
— А Потапова ты знаешь?
— Знаю! — оживился Федор. — Когда его по телевизору показывают, мама всегда меня зовет и говорит, что она с ним в одном классе училась. И еще она говорит, что если я буду хорошо учиться, то смогу стать таким же знаменитым, как Потапов.
— Идиотка, — пробормотала Алина.
Никоненко на нее оглянулся.
— А где он был, Потапов, когда мама упала, ты не видел?
— Видел. Он сзади шел. Прямо за мамой.
— Он один шел или с кем-то?
— Не знаю. Он просто шел. А когда мама упала, он самый первый к ней подбежал.
— Подбежал?
— Ну, не подбежал, потому что он очень близко был, он как-то — раз, и оказался рядом с ней. Ему кричали — уходи, уходи, — а он не уходил, он рядом с мамой на корточках сидел. Или даже на коленях.
Очевидно, кричал проворонивший все на свете охранник.
— Слушай, Федор, а спиной к тебе и лицом к маме кто стоял, ты не заметил? Все ведь тебе навстречу шли, да? А к школе вместе с тобой кто-нибудь шел?
— Шел, — согласился Федор, — какая-то девушка шла.
— Какая девушка?
— Ну… такая. Красивая. Не такая красивая, как Алина, но все-таки красивая.
Никоненко усмехнулся.
— Какая красивая? Высокая? Или не очень?
— Нет, не высокая, — решительно заявил Федор, — гораздо ниже Алины. Как мама. И шуба у нее была такая… Голубая и белая.
— Шуба? — переспросил Никоненко. Что еще за шуба, когда на улице почти плюс десять?
— Там и вправду кто-то был в норковой шубке, — вдруг сказала Алина, — в такой коротенькой голубой шубке. Точно. Как это ты, Федор, запомнил?
— Был еще дяденька в светлей куртке, он боком стоял. И еще один в коричневом плаще. Только куда они потом делись, я не знаю. Я только на маму смотрел.
Никоненко не хотелось записывать. Он был уверен, что собьет Федора с мыслей, если станет записывать, но все-таки он достал ручку и маленький блокнотик и записал: “Норковая шубка, светлая куртка, коричневый плащ”. Федор покосился на раскрытый блокнот.
— А что потом?
— А потом все закричали, подбежала Алина, и я ничего не видел, потому что она меня спиной повернула, Я даже не понял, что мама… что с мамой… что…
Мордочка у него странно набухла, губы повело в сторону, и он вдруг во весь голос завыл, именно завыл, а не заплакал.
Алина кинулась к нему и стала бестолково вытирать ему лицо скомканным носовым платком, и уговаривать, и шептать на ухо, и прижимать к себе, а он все выл и выл.
— Стресс, — сказал Никоненко равнодушно. Немножко слишком равнодушно, но ему очень жаль было Федора, который только сейчас осознал, как страшно ему было.
— Вы садист! — в лицо ему выпалила Алина. — Вас надо изолировать от людей, ясно вам?! Если вам еще раз взбредет в голову поговорить с нами, обращайтесь к моему адвокату!
— Опомнитесь, — насмешливо сказал Никоненко, — к какому еще адвокату?
Анискин опять куда-то подевался. Куда-то он все время пропадал в присутствии этой мымры. Игра в деревенского детектива никак не складывалась. Или они просто так устали вместе с Анискиным?
— Дайте мне ваш адрес, — приказал он мымре, вовсе не уверенный, что она его послушается, — если вы мне понадобитесь, я заеду. Или еще кто-нибудь.
Он записал адрес и сказал Федору, который все еще судорожно всхлипывал:
— Держись, парень! Ты молодец. Только в следующий раз, когда мы с тобой будем разговаривать, постарайся не плакать.
— Никакого следующего раза не будет, — отчеканила Алина, взяла Федорову ладошку и поволокла его к двери.
— Ну-ну, — неопределенно пробормотал Никоненко.
Глядя в ее возмущенную спину, он дошагал до конца коридора, прикидывая, не поговорить ли ему еще раз с врачом, когда из-за обшарпанного угла прямо на них вышел Потапов Дмитрий Юрьевич.
— Ну что? — спросил он, не повышая голоса. — Как дела?
* * *
— Капитан Никоненко Игорь Владимирович, уголовный розыск.
— Потапов Дмитрий Юрьевич, Министерство по делам печати и информации.
— Мне бы поговорить с вами, Дмитрий Юрьевич.
Потапов на секунду заколебался, и Никоненко понял, что он колеблется.
“Не хочет он со мной разговаривать. Он играет благородную и важную роль “отца родного”. Он не погнушался приехать узнать о здоровье бывшей одноклассницы, которую подстрелили вместо него, а я ему мешаю. Я напоминаю ему о том, что его самого чуть не убили, что его охрана ни черта не охраняет, что ему — “самому Потапову” — придется теперь давать показания, что-то такое вспоминать, рассказывать…”
И еще Никоненко решил почему-то, что Потапов прикидывает, не позвонить ли ему сию минуту Томину Борису Васильевичу, министру внутренних дел.
Ты бы, Борис Василич, укротил своих бойцов, честное слово!.. Когда на улице стреляют — их нет никого, а как показания снимать, так они тут как тут! Топорная работа, Борис Василич, распустил ты их…
