Кэтрин Куксон - Возвращение к жизни
Маквей опустился рядом на один из валунов. Его босые ноги выглядывали из-под халата. Я поймала себя на том, что смотрю на его ступни. На них не было шрамов; они имели довольно правильную форму, хотя и были несколько широковатыми.
— Я, наверное, растянула связки на запястье, — сказала я отрешенно.
— Разрешите, я посмотрю.
Когда его пальцы осторожно прикоснулись к моему запястью, я почувствовала сладостную дрожь — чувство, казалось, забытое навсегда.
И Дэви это понял: его пальцы на мгновение замерли, и под его тяжелым взглядом я подняла свои глаза. Несколько секунд мы сидели молча, глядя друг на друга. Он тихо спросил:
— Что с вами происходит? Вы не должны быть рабой обстоятельств, подавляющих все ваше существо. Надо бороться!
— Я пытаюсь, — прошептала я.
— Это из-за развода?
Я сжалась в комок и не могла произнести ни слова. Бережно ощупывая пальцами мою кисть, Маквей продолжал спокойно говорить со мной, опытный врач с трудным пациентом.
— То, что произошло с вами, может случиться с каждым. Люди и обстоятельства настигают нас и загоняют в угол, издеваются; но человеку дается всего лишь одна жизнь, чтобы преодолеть препятствия… — Пальцы Дэви Маквея отпустили мою руку. — Переломов нет. Когда вернетесь домой, сделайте тугую повязку.
Поставив диагноз, он оперся спиной о валун, подтянув колено и обхватив его переплетенными пальцами. Мы сидели молча, задумчиво глядя перед собой. Мне казалось, что тишина заполняла воздух, проникала в каждую пору моего тела, успокаивая растревоженную изболевшуюся душу.
Это предрассветное туманное утро на берегу таинственного озера останется со мной на всю жизнь — до самой смерти. Постепенно окружавшая меня тишина приобрела новые оттенки: ее заполняла личность Дэви Маквея, и она приоткрылась мне. И тогда я испытала необычное ощущение: в сознании зрела уверенность, что меня и этого человека, доставившего столько огорчений своей грубостью, иронией, сарказмом, что-то объединяет. Казалось, в наших мыслях главенствует одно и то же пока непостижимое чувство.
Я пришла в себя от шороха покачнувшейся травинки. Но мне почудилось, что раздался оглушительный звук, словно со дна морских глубин взвился гигантский смерч. В этот момент заговорил Маквей:
— Когда со мной это произошло, — он показал грудь, потом бедро, — я думал, что обречен. Я хотел скорее умереть. Когда случается непоправимое, единственное желание — подчиниться судьбе или року… — Он замолчал; я тихо спросила:
— Трагедия случилась на войне?
— Вроде этого. Но без всякой романтики. — Его губы искривились в усмешке. — Не было ни бравого командира, которого бы я прикрыл грудью, ни высоких наград. Всего лишь охваченный огнем бензовоз, перевернувшийся на крутом склоне. Меня нашли с торчавшей из окна головой — дверь заклинило. Толстые ботинки сохранили мои ступни, но они бы мне не понадобились, если бы я еще мгновение оставался в кабине.
— Где же это произошло?
— В Корее. Серьезные боевые действия уже не велись. Подобные случаи бывают редко, да и то только с теми людьми, кому испытания на роду написаны.
— Я вам искренне сочувствую.
Говоря банальные слова, я смотрела на траву, но заметила, что его больно задело мое «соболезнование».
— Послушайте, мисс Гуманность! Поймите — я не нуждаюсь ни в вашей, ни в чьей-либо жалости. — Прежний сарказм и гордость душили Маквея.
Ироничный голос живо напомнил мне нашу первую встречу на кругом вираже. Я вскочила на ноги, словно ошпаренная. Дэви Маквей уже стоял передо мной, и мы смотрели друг на друга, будто дуэлянты.
— Я вас и не жалею. Не думаю, что простой смертный отважился бы жалеть вас!
Смысл моей отповеди несколько отличался от ее истинного содержания. Я хотела сказать, что такой большой и сильный мужчина, как он, не может вызывать жалость; его могучий облик просто несовместим с этим унизительным понятием. К моему удивлению, я увидела в глазах Маквея глубоко затаенную душевную боль. Его нижняя губа дрогнула, а упрямый подбородок словно окаменел.
— Золотые слова, мисс. Ну, мне пора идти работать. До свидания.
— Всего доброго, сэр.
И мы разошлись в разные стороны…
Утро потеряло всю свою первозданную прелесть. Хотя туман и рассеялся, заметно похолодало. Я прошла через рощицу и уже приближалась к сложенной из валунов стене, как меня охватило знакомое чувство тревоги; мне захотелось бежать домой — к тете Мэгги, под защиту ее любви и здравого смысла. Я хотела стать частицей ее гармоничного существа, которому не ведом болезненный страх…
Если бы я оказалась в будущем и меня спросили, почему я так спешила домой, то вспомнила бы еще об одном человеке — Дэви Маквее. В молчаливом уединении на берегу озера меня пронзило чувство общности с ним. Нас объединял Страх, только природа его была разная. Я боялась людей, способных предать. Но какой страх терзал душу Маквея — я еще не понимала. Знала только одно: этот страх изуродовал его жизнь.
Когда я обошла вокруг подножия холма и увидела тетю Мэгги, стоявшую в домашнем халатике у двери коттеджа, я бросилась к ней — как ребенок под крыло своей матери.
И она, как все матери на земле, встретила меня вопросом, полным тревоги:
— Где это тебя носит в такую рань? Я вся изволновалась.
— Мне не спалось. Я ходила смотреть восход солнца. А почему вы не спите?! — Чувство страха улетучилось в одно мгновение, я была в безопасности. — Ведь вы никогда так рано не встаете.
— У меня болит зуб.
— Тетя Мэгги, не притворяйтесь!
— Ты мне это уже говорила, когда я чуточку занемогла. Так вот, я не собиралась болеть тогда и мне совсем не нравится зубная боль сейчас, — трогательно-серьезно отчитала меня добрейшая тетя Мэгги.
Мне почему-то хотелось смеяться. Но я сдержалась, боясь предстать черствой и бездушной.
— Ладно, вырывайте зуб без всякого сожаления. Чем меньше останется зубов, тем меньше вероятность, что они когда-нибудь заболят. — Я хотела рассмешить тетушку.
Оставив без ответа мою шутку, проницательная леди смекнула, что со мной что-то произошло.
— Ты бледна и выглядишь усталой. Наверное, ты совсем не спала? Тебе не холодно? Ты вся дрожишь.
— Немного замерзла. С удовольствием выпила бы чая.
— Он давно готов.
Через несколько минут, у камина, в котором весело плясали язычки пламени, мы уже сидели рядом, наслаждаясь божественным напитком.
— Сегодня начинаю писать книгу. Я уже придумала название. Она будет называться «Закованный в панцирь», — порадовала я свою любимую тетушку приятной новостью.
