Наталия Ломовская - Секрет старинного медальона
– Кем ты, Леля, хочешь стать, когда вырастешь? – спрашивала бабушка, откладывая газету и сдвигая на кончик носа мужские очки.
– Портнихой.
– Глупости, родная. Портнихи – все равно что прислуга. Если уж выйдет так, что тебе придется работать, и у тебя такое дарование – лучше быть модельером.
– Ке-ем?
Бабушка смеялась и угощала Лелю шоколадно-тахинной турецкой халвой из круглой жестянки. Таких сладостей никогда не водилось дома. Если и покупали халву, то она была подсолнечной – жесткой, волокнистой, с прогорклым запахом масла.
Про замечательную семью писали в журнале «Работница» и в районных газетах. Журналисты умилялись атмосфере дружбы и понимания, царящей в семье. Охотно снимали фотографии – тесно стоящие в прихожей сандалии, туфли, кеды. Семейный ужин – огромная кастрюля с картофельным пюре, сосиски, детские замурзанные мордашки. Тогда, в восьмидесятом году, Оле было пять лет, и ее охотно фотографировали – серьезное личико, огромные банты, нарочно повязанные к такому случаю, в одной руке – иголка, в другой – какие-то лоскуты. «Ты шьешь платьице для куклы?» – «Нет, я шью себе платьице к празднику Восьмое марта». Сначала получилось плохо, потом вдруг наладилось. Но идиллии в семье все равно не было. Заработка родителей и пособий не хватало на безбедную жизнь, не хватало даже на жизнь сытую. Отец работал на почте, мама диспетчером в трамвайном депо. Немного легче стало, когда две старшие дочери в один год выскочили замуж. Особенно повезло Арине – ее увез на Дальний Восток лихой моряк, приезжавший к родителям на побывку. Новоиспеченный супруг плавал и в загранки, привозил любимой жене одежду, зарабатывал неплохо, и она, как могла, помогала своей семье. Ношеные сапоги и туфельки доставались Оле – с размером повезло, у матери-то лапища – во!
А потом времена стали меняться. Отца сократили с почты. Но он как-то не особенно переживал, сразу пристроился работать на рынок – торговать мясом, это надо же! На свадьбе брата Лешки свинины было, сколько вся семья за год не съедала! Но хорошее на этом кончилось. У отца обнаружилась другая женщина – торговка с рынка, толстая, рыжеволосая, с выпуклыми глазами и отталкивающе мясистым ртом. Узнав об этом, мать быстро собрала отцу чемодан, хотя сам он уходить из семьи вроде бы не собирался.
– Светлан, может, подумаем, как дальше-то жить? – виновато басил он, глядя, как худая, высокая мать потерянно мостится в углу дивана.
– Никак, – зло сказала мать, как откусила.
Со своей торговкой отец жить не смог, вернулся в семью. Но дома после этого стало невыносимо. Оля засобиралась в столицу поступать в институт – в маленьком городке в Рязанской области не было подходящего учебного заведения.
А тут – большой город, и соблазны, и сверкающие витрины свежевылупившихся бутиков, и весь тот банальный набор обольщений, который читателю в состоянии представить любой женский роман. А с деньгами плохо, ох как плохо! Несмотря на повышенную стипендию отличницы, несмотря на помощь из дома… Стипендии едва хватает на пропитание, мама присылает варенья и соленья, временами – деньги, по провинциальным меркам неплохие, по столичным – просто смехотворные. «Но ты потерпи, доченька», – уговаривает так. Она ж сто раз смотрела «Москва слезам не верит» и вполне убеждена в том, что из текстильного института дочь выйдет сразу же директором завода!
Девчонки как-то выкручивались. Найти подработку было легко – на дворе стояли девяностые. Самые практичные устраивались работать в ларьки, выстроившиеся на каждом углу, вдоль тротуаров, торговали «сникерсами» и «колой». Не страдавшие от избытка принципов вместо халтуры находили богатых покровителей, по вечерам их увозили от общаги шикарные тачки. Некоторые – немногие – решали проблему проще, присоединяясь к стайкам ночных бабочек. Эти своими успехами не хвастались, а внезапное благосостояние оправдывали какими-то случайно подвернувшимися заработками, но все знали, что это за «заработок». Слишком страшненькие или слишком порядочные голодали и мерзли, перешивали старые тряпки…
Лелька быстро освоила эту науку, но не перешьешь и не перелицуешь старые сапоги со сбитыми на сторону, покривившимися каблуками, не зачистишь обувным кремом истершуюся кожаную куртку, да и устаревший ее фасон не изменить. А в витринах бутиков выставлены такие чудесные вещи, такие красотки фланируют неторопливо по бульварам, выходят из роскошных автомобилей! А она, Оленька, ничуть не хуже их. Такая жизнь казалась нелепой и беспросветной. Подруги, подсаживаясь вечерами на кровать, начинали шептать и заманивать. Но Ольге было противно, она корчилась под одеялом, представляя свое тело в лапах посторонних мужиков, которые будут обращаться с ней как с товаром, как с неодушевленным предметом. Они заплатили, они вольны делать что хотят! Подружки вроде бы все были в сохранности, хотя статеечки, которые еще до отъезда в Москву подсовывала Леле мама, говорили о всех несчастьях, которые настигают проституток. Венерические болезни и издевательства клиентов, «наезды» мафии и возможность столкнуться с маньяком… Девчонки успокаивали, особенно старалась Зульфия, худенькая татарка из провинциального городка на великой реке, которая вырвалась наконец из-под присмотра строгой мусульманской семьи и пустилась во все тяжкие.
– Ты чего, бледной спирохеты испугалась? А гондоны на что, по-твоему? На то их и придумали, сокровище ты мое! Да никакой клиент без него не согласится, особенно если иностранец, им тоже свое здоровье дорого! Легче всего с иностранцами, психов поменьше попадается…
При упоминании о «психах» Ольга совершенно съежилась и оробела, но Зульфия со смехом продолжала увещевать:
– Да ты сама посмотри – пока еще ничего плохого не случилось! Только Светка, дура, араба сняла, он ее и поимел, как ему больше нравилось… Так где у нее глаза были? Зато теперь в каракулевом свингере ходит да еще и смеется – говорит, а что, мне понравилось! Вот и суди сама. Насчет мафии ты права – но только какая ж это мафия? Это свои! Ведь надо кому-нибудь за порядком следить! Будешь отстегивать им понемножку, и живи спокойненько, никто тебя не тронет, а тронет – эти же ребята вступятся! Брось ты, пойдем завтра со мной. Я удачливая!
Но Оля послала «удачливую» Зульку теми словами, какие на рынке услышала. А к разговору этому, надо заметить, очень внимательно прислушивалась изящная дама Катя, что на два курса старше училась. Эта особа не из простых, все в ней обличало птицу высокого полета, хотя красотой она, надо заметить, не отличалась – была худая, верткая, со смуглым обезьяньим личиком и щелью между крупными передними зубами. Но именно к ней, как Лелька помнила, приезжала самая шикарная машина, а потом она и вовсе исчезла из общаги – сняла себе квартиру на деньги любовника и жила на содержании припеваючи. Теперь изящная Кэт являлась к подругам в гости и потрясала общежитие своими нарядами в стиле кантри, запахом необыкновенных, никому не известных духов, массой старинных серебряных украшений и длинными тонкими сигаретами, похожими на зубочистки.
